Когда Достоевский писал брату: «Во всем привыкли видеть рожу сочинителя, а я своей не показывал…»[218] — то нельзя это понимать слишком буквально. Здесь ведь какая мысль? Очень простая: нельзя смешивать героев с автором. Но автор не может не показывать своего лица. И даже чем больше старается скрыть его, замести свои следы, то ведь еще больше их оставляет. И все дело в том, чтобы их, эти следы, отыскать. Повторюсь: будут, будут решать когда-нибудь такую задачу.
Мой главный аргумент против Бахтина — он, писавший свою работу в конце 20-х годов, просто не имел под рукой черновиков Достоевского, не работал с ними, а потому не увидел, не усмотрел мощную волю Демиурга. Не может быть Творец равен тварям, творениям…
Но есть второй еще аргумент: вывести это неравенство, не прибегая к черновикам, а из самой художественной плоти, из самого художественного духа произведений. Задача несравненно более трудная.
Неистовая шатовская любовь к России расколота, расколота так же, как его страстное желание верить в Бога. Верить — не верить в Бога; верить — не верить в Россию. Ср. главное противоречие самого Достоевского.
Достоевский. Речь о Пушкине: «Пушкин — „наше все“, стало быть, Пушкин — Россия, стало быть „Россия — будущее всего мира…“
Специфика Пушкина, Мышкина, России, самого Достоевского — «всемирно-историческая отзывчивость». На боль всемирную и радость.
Понимаю, что покушаюсь на святая святых: это — к счастью или к сожалению — не так.
Во-первых, всемирно-историческая отзывчивость… Гений, гении национальные мерили нацию на свой аршин. На самом-то деле это они отзывались, они мечтали… А народ? Да для народа-то губернский город был заграница, не говоря о Москве, а тем паче о Петербурге. Всемирно-историческая отзывчивость для народа! Да ему все одно — что француз, что немец, что англичанин, что американец. Вот и вся отзывчивость.
Во-вторых, «образованщина» приняла откровение гениев о самих себе почему-то на свой счет, к тому же — дармовой. Ежели Достоевский сказал, ежели Блок отчеканил: «в нас все, и сумрачный германский гений…», — то полуобразованщина решила, что это о ней сказано, приняла это на свой счет.
А в-третьих, главное, нынче все обречены на всемирную отзывчивость, потому что все от всех буквально, физически, тем более духовно, — зависят.
А Германия? А Япония? Томас Манн, Г. Бель, Акутагава, К. Оэ? Что — не зависят? А еще раньше — Лонгфелло? А Рабиндранат Тагор?
Достоевский — слишком безоговорочно, как-то по-детски, любил этот мир, эту землю («Сон смешного человека», Раскольников на каторге, Мышкин о казни, Подросток, Зосима, Иван Карамазов…). И за это-то именно невзлюбил его Леонтьев. Логика инквизитора: