— Для младшего школьного возраста? — желчно осведомилась я.
— Да. — Он потёр ладонями своё мятое, одутловатое лицо.
— Что такое «Чердак мира»? — спросил Максимилиан.
— Детский учебник в Королевстве. Назван по имени этой самой легенды, о волшебном складе премудростей. Собственно, я использовал название, как использовал легенду…
Максимилиан, сузив чёрные глаза, вытащил из фирменного пластикового кулька книгу Оберона:
— А это что?
— Ой, — тихо сказал надувной человек.
Максимилиан подступил к нему с семечками правды; хозяин покорно проглотил очередную кругляшку.
— Это книга-оборотень, — сказал он как-то очень устало. — Памятник магического искусства. Она меняла обличья по своей воле, чаще всего притворялась простым учебником. Но одно из её пяти обличий было — справочник запрещённой алхимии, собственно, я впервые занялся своим делом… соблазнившись рецептами из этого справочника.
Он потёр живот. В его желудок свалилось четыре семечка подряд — это не шутки. Хотя мне, помнится, приходилось глотать и побольше.
— Что потом стало с этой книгой?
— Я передал её Оберону — добровольно, прошу заметить. Дайте мне ещё семечко, если хотите убедиться: добровольно!
Максимилиан исполнил его просьбу:
— Где сейчас Оберон?
— А? — Писатель испугался. — У меня нет сведений, полагаю, в Королевстве… Мы не виделись с тех пор, как…
Он вдруг сполз с дивана и встал перед нами на колени:
— Я вас прошу, господа маги… Я уже много лет живу тихо, мирно, я исправился, клянусь! Мне нестерпимо напоминание… о моём прошлом… Я ни в чём не виноват, я просто детский писатель!
Неприятно и неловко было на него смотреть.
— Да перестаньте! — сказала я неожиданно тонким голосом. — Никто не собирается вас…
Я запнулась. Максимилиан бросил на меня длинный, ленивый взгляд. Мне вдруг стало тоскливо.
Чего я ждала? Что этот человек объяснит все тайны и на пальцах разъяснит, где искать Оберона?
— Значит, эта книга принадлежала вам, — сказал Максимилиан тоном следователя. Как ни был противен изгнанный из Королевства алхимик, высокомерие некроманта в такой ситуации казалось мне дурацким самоутверждением. Тем более что надувной человек по-прежнему стоял на коленях.
— Принадлежала, — покорно согласился писатель.
— И превращалась туда-сюда по вашему хотению?
— По своему хотению! У неё была собственная воля… Довольно злая. Когда я передал её Оберону, она не простила… Не пожелала служить Королю… и в попытке освободиться сама себя прикончила. То, что вы держите в руках, — он попытался улыбнуться, — это памятник… вроде как мумия книги.
— Да встаньте! — не выдержала я. — Стыдно смотреть на вас.