Но старик шел к какой-то одной, больше всего волновавшей его вещи.
Подойдя к стене комнаты, Борисоглебский повернулся к Ордынцеву и сказал ему голосом, выдававшим крайнюю степень волнения:
– Борис Андреевич, я потому открываю вам эту тайну, что вы родич матушки-княгини… И потому, что я… я помню матушку вашу, Александру Прокофьевну. Она приезжала однажды в «Дубовую рощу», давным-давно, до замужества еще… Как она была прелестна! – В голосе старика звучало сильное щемящее чувство; он продолжил после небольшой паузы, понадобившейся для того, должно быть, чтобы справиться с волнением: – И еще потому я открываю вам эту тайну, что боюсь… Жизнь стала такой страшной, люди совершенно одичали, стали хуже зверей. Я боюсь, что не смогу исполнить свой долг до конца. Меня каждый день могут убить какие-нибудь зеленые, или красные, или махновцы, или просто крестьяне из соседнего села. И тогда некому будет сохранить это…
Управляющий подцепил узким лезвием ножа, вынутого из кармана халата, край стенной панели. Панель отодвинулась, и он достал из-за нее обернутый в чистую холстину прямоугольный плоский предмет.
«Что же это такое, – подумал Борис, – если даже внутри этой потайной комнаты, наполненной сокровищами, произведениями искусства, драгоценными безделушками, в этой тайной пещере прячут в тайник?»
Старик развернул обертку, и Борис увидел картину.
Картина была не очень велика, но она казалась целым миром, наполненным людьми и событиями. И еще она была наполнена светом, цветом, ярким полднем юга. Борис узнал сюжет – это было «Поклонение волхвов».
Богородица стояла на пороге темного грота, держа на руках большого серьезного и недовольного младенца. На лице ее была печаль и умиротворение – она знала уже судьбу своего сына и смирилась с ней, смирилась с ожидающим его несоразмерным человеческому существу величием. У ее ног склонился первый из волхвов – седобородый внушительный старец, молитвенно сложивший руки, окутанный тяжелыми складками царственных алых одежд. Второй волхв стоял чуть позади него в живописной, слегка неестественной позе святого старинных русских икон – моложавый, импозантный, в таком же алом богатом кафтане, с ларцом в одной руке и яркой восточной шляпой в другой. Вся фигура его выдавала воина и путешественника, с легким недоверием ожидающего обещанной ему встречи с божественным младенцем, как нового приключения.
Позади него, чуть в стороне, стоял на коленях третий волхв – чернокожий, одетый в алый шелк и золотую парчу, сжимающий в руках драгоценный сосуд со святыми дарами. Лицо его было растерянно и потрясенно – он, может быть, один из всех понимал, что ждет его, и еще не готов был к тому великому событию, с которым ему предстояло столкнуться.