Парень вынул трубку изо рта и с подозрением оглядел незнакомца.
— Стоит мне свистнуть, и сюда явится мой папаша.
— В том нет никакой надобности. Ни малейшей. — Уильям вернулся к Мэри. — Здесь был двор, яма, в которой стояли зрители. Вы ведь знаете происхождение слова «партер». «На земле». Стало быть, тут, на земле, они и стояли — ниже актеров.
— Ну, это уж вы сочиняете.
— Ничуть. Так оно и было. А вокруг поднимались вверх ярусы. Публика грызла орехи, пила пиво, ела жаренных на вертеле дроздов. Перед началом спектакля трижды трубили трубы, затем, весь в черном, появлялся актер, читавший пролог. Он стоял бы вон там, — Уильям указал на парня с трубкой. — И я, разумеется, тоже. А может быть, мы с ним вместе смотрели бы «Вортигерна». Все здесь так и дышит неподвластным уму колдовским очарованием, — продолжал он; глаза его сверкали. — Объяснить магию этого места невозможно. «Глобус», Мэри, по-прежнему здесь. Неужто не видите? Он все еще заполняет собой это пространство.
Мэри окинула взглядом обширный пустырь; на нем виднелись две-три коптильни для рыбы да остатки свалки, которую давно покинули тряпичники и прочие любители копаться в мусоре в надежде чем-нибудь поживиться.
— Боюсь, южный берег уже утратил свою прелесть, — сказала она. — Мне явно не хватает вашего воображения, Уильям.
— Может, он и не столь очарователен…
— Но бесконечно интересен, — быстро закончила она.
— Не менее, чем сама жизнь. Вы ведь это хотели сказать, правда, Мэри?
— Только, боюсь, не так возвышенно. Но мне нравится здешний мусор. Здешний запах. Тут ничего не делается лишь ради приличий.
Уильям бросил на нее быстрый взгляд.
— Ну что, пойдемте обратно к реке? Мне кажется, вы утомились.
— Разве больше нечего осматривать?
— Всегда есть что осматривать. Это же Лондон.
Они не спеша двинулись по прибрежным улочкам на восток, к Бермондси. Когда прошли мимо родильного дома и заводика по производству уксуса, Уильям обронил, что дальше идти небезопасно, и у моста они повернули обратно; теперь, правда, шли другим путем, по бесчисленным кривым переулкам, выросшим на топях Сатерка. Внезапно Уильям остановился как вкопанный.
— Только представьте, Мэри. Новая пьеса Шекспира! Она все изменит.
— И вас тоже?
— Нет, меня — нет. Я уже погиб безвозвратно.
Впереди лежал открытый пустырь, изрытый канавами и ямами. Путники остановились. Мэри обернулась к Темзе.
— Что это там, вдалеке?
— Водяное колесо. Гонит речную воду в узкие деревянные трубы. Вортигерн — потрясающий человек, Мэри. Чтобы завладеть троном, он не останавливается перед предательством и душегубством. Убивает родную мать.