Пленные летчики Петро Хмара и Ян Луцкис были пойманы уже в третьем побеге. У них теперь был прямой адрес — концлагерь.
Пока они отсиживали свой двойной карцерный срок в лагерной тюрьме, Славинский, считавшийся тюремным врачом, поставил им диагноз — «открытая форма туберкулеза». Их перевели из тюрьмы в ТБЦ. Еще несколько дней — и оба они готовились, перейдя на положение покойников и возродившись под новыми фамилиями и номерами, выйти в четвертый побег.
Донос мог сгубить и мнимых больных и врачей — Славинского и Глебова, в бараке которых они находились теперь в ТБЦ-лазарете.
Однако же, вполне понимая всю важность угрозы, ни Варакин, ни Кумов ничего не сумели придумать, чтобы предупредить тут же, вечером ТБЦ-лазарет.
— За ночь же все-таки ничего случиться не может, — сказал Кумов. — Сообщим уж с утра, как можно пораньше...
Но вдруг все повернулось неожиданно круто и быстро. Сверх обычая, в понедельник еще до поверки в ТБЦ приехали оберфельдфебель и Мартенс, вызвали Коржикова с товарищами, Хмару и Луцкиса, повели их в лагерную комендатуру, а оттуда еще до завтрака — к поезду.
Их всех возвратили дня четыре спустя и провели с железнодорожной платформы прямо в лагерную тюрьму. В специальном немецком госпитале было установлено, что только у одного из «освободителей» есть затемнение в легких.
Штабарцт вызвал к себе доктора Глебова, из чьего «заразного» блока были взяты все шестеро, подвергшихся испытанию немецкими врачами.
Глебова друзья провожали словно в могилу. Все понимали, что лично он уж никак не минует концлагеря. Думали, что общая с ним судьба постигнет и Женю Славинского. Все их жалели и беспокоились за их личные судьбы.
Но Соколов понимал, что это угроза не только Глебову и Славинскому, а всем врачам и всему лазарету. Все зависело от того, как отнесется к делу новый старик штабарцт. Поймет ли он, что такие диагнозы — это система? Захочет ли он подвергнуть проверке подряд всех больных ТБЦ-лазарета?
Если пойдет сплошная проверка, то будет плохо — вмешается в дело гестапо...
Глебов вошел в кабинет штабарцта взволнованный и остановился у двери, стараясь держаться спокойно. Штабарцт что-то писал, потом взглянул на вошедшего исподлобья, нахмурился и, как будто не было никого в помещении, продолжал писать. И вдруг откинулся к спинке стула.
— Russische Medizin, sowjetische Medizin, bolsche-wistische Medizin?! Das ist ein grosses Paradox! Verstehensie?! — выпалил немец, глядя прямо в глаза Глебова. — Was begreifen sie von der Tubefkulose? Was? Sind Sie Arzt? Keine Spur!.. 1 — неистово закричал старик. — Keine Spur! — повторил он тихо, но грозно.