«Снять гайки с нарезов у шпал — это будет уже пустяк. Самое главное — это первые повороты... Все подготовить! — про себя приговаривал он, с силою налегая на ключ. — Если не отделить целиком этот отрезок, то сил не хватит... сдвинуть.. рельс с места...»
Не было больше почти никакого волнения. Все ушло в физические усилия.
«Пища не та... До чего довели человека... — налегая на длинный, массивный ключ, полушутливо ворчал про себя Батыгин, весь мокрый от напряжения. — Дурак! Надо было там сбросить шинель!» — сказал он себе.
Опять фонарь путевого обходчика замигал вдали. Друзья уже изучили порядок его движения он шел от станции левой колеей, а обратно — правой. На этот раз он пройдет мимо отвернутых гаек, даже не взглянет в их сторону... Как вот только собака? Но против собаки они приняли меры, слегка намазав подошвы и руки смесью йодоформа со скипидаром, полученной в дорогу от Юрки.
Батыгин отполз к штабелям, лежа оглянулся, прислушался и ловко скользнул в дневное убежище.
— Ну как? — спросил Генька.
— Теперь пойдет... А все-таки, черт его знает, тут надо целой бригадой. Вот был бы еще Балашов...
Они умолкли, пока проходил обходчик.
Собака и человек спокойно сошли с путей на противоположную сторону при проходе пассажирского поезда. Поезд минуты две постоял у платформы. До слуха друзей донеслись отрывистые возгласы, — должно быть, выходили пассажиры... Поезд ушел. Хвостовой огонек его растворился во мраке. Наступила ночная тишь, нарушаемая только одиноким гудением авиамотора где-то высоко-высоко в ночном небе, перекличкой первых петухов, далеким лаем собаки...
— Пошли, — шепнул Генька.
...На этот раз все их пугало — даже едва различимый шорох своих движений, собственное дыхание и биение сердца. Наконец-то они на земле! Батыгин коротким броском, пригнувшись, достиг прежнего места. Стояла такая густая тьма, что Генька сразу потерял друга из виду и, рванувшись за ним, упал. Скрипнул гравий,— им обоим показалось на миг, что это падение слышно на всю Германию... Они затаили дыхание. Только постепенно дошло до сознания обоих, что, в сущности, никакого шума и не было.
— Ушибся? — беззвучно спросил Батыгин.
— Ладно, черт с ним! — Генька уже нащупывал гайки.
Сдирая кожу с ладоней и пальцев, они вдвоем старались преодолеть работу целой бригады. Это было почти немыслимо, но желание было так велико, так страстно! Батыгин чувствовал ссадины на костяшках рук... Вдруг сделалось жутко: Никита чуть звякнул о рельс, освобождая его от седьмого, может быть, восьмого болта...
— Тс-с! — зашипел Генька, и им показалось обоим, что его шипение громче, чем звук, произведенный Батыгиным. — Дьявол... все руки содрал... — проворчал часовщик.