Лондонский епископ прислал короткую записку. В ней он подтверждал, что новость о «некоторых беспорядках» в моем доме не обошла и его стороной, но ставил меня в известность, что не одобрит никаких действий, которые я могла предпринять. Я читала на воске латинские буквы, но слышала за ними голос Гилдаса, и, крепко выругавшись, швырнула вощеную табличку в каменную стену.
Не лучше был и ответ друидов. Его передал нам устно один из их представителей. Это был человек небольшого роста, и он избегал моего взгляда:
– Мы видим, что вы поселились в башне, которую римляне возвели на священном кургане, в котором покоилась голова Брана. Сначала ваш муж бездумно выкапывает череп, теперь вы, не спросив у нас разрешения, устраиваете свой двор на священной земле. Кажется, мы нужны вам только тогда, когда вам и вашему мужу необходимо поддержать свой статус, – возбужденно закончил он.
Я не могла бросить его об стену, но посмотрела так холодно, что коротышка моментально исчез и даже не обернулся.
Петрок из Девона и Константин из Корнуолла клялись в вечной верности, другие, как Вортипор, желая прикинуть шансы, спрашивали, кто еще выступает с нами, и выпрашивали милости. Гвин обещал, что поставит столько лошадей, сколько потребуется Артуру после высадки на берег.
Ответ Вуффы оказался коротким и враждебным. Он едко писал, что британцам нечего рассчитывать на союз шведских поселенцев, и сообщал, что за сотрудничество с нами имя его отца вычеркнуто из летописей племени, которое будет отныне называться племенем вуффингсов, а не веххингсов. Я вспомнила грозного старого варвара – такого гордого и глубоко преданного – и пожалела, что династия не сохранит его имени.
По мере поступления ответов я подсчитывала итог, проставляя знаки вопроса против имен тех, кто не потрудился даже написать. Может быть, они не получили нашего послания, говорила я себе.
Шла вторая неделя, когда появилась Нимю. Никто не объявил о ее приходе, и она возникла в верхней комнате, словно материализовалась из воздуха.
– Думала, тебе следует знать, – начала она, выскользнув из своего темного плаща. – Артур в пути. Ланселот наконец согласился на поединок с Гавейном, но стал лишь отражать удары, а свои наносить отказывался. Но потом, не знаю, то ли Гавейн подвернулся сам, то ли Ланс потерял терпение, но бретонец уложил противника ударом в голову.
– Насмерть? – меня так поразили недавние события, что ничего уже не могло привести в ужас.
– Насколько мне представляется, нет. – Ученица Мерлина приняла чашку с валериановым чаем и, отхлебнув, продолжала: – Мое внутреннее видение иногда меркнет, как будто смотришь на отражение в пруду, а над водой поднимается туман. Мерлин говорил, что так часто бывает. И тогда даже он не мог точно сказать, что видит.