Скаутский галстук (Верещагин) - страница 27

По бокам от колонны шли с десяток конвоиров. Они тоже шагали неспешно и были почти такие же усталые, но с живыми лицами и глазами. Без собак и тоже с винтовками, как мой конвоир. Только у одного, уже совсем немолодого (или просто седоватого, потому что в остальном он был мощный, крепкий и шагал широко), был хорошо знакомый мне уже в реальности автомат «шмайссер», который на самом деле не автомат и не «шмайссер», как объяснял нам «АСК» 13.

Я смотрел на идущую мимо колонну и не мог толком вдохнуть — воздух лился в горло тонкой струйкой и мне казалось, что сейчас я умру. Пленные равнодушно скользили по мне взглядами, и я вдруг сообразил, что они считают меня немцем. А как иначе? Одежда, конвоир сидит мирно и скорей похож на сопровождающего… Мне стало совсем нехорошо, но что я мог сделать? Крикнуть, что я свой? А смысл? И какой я свой?! Я вообще не отсюда!!! Я не сейчас!!!

Многие пленные были в бинтах, чудовищно грязных, не только окровавленных, а именно грязных. Кто-то помогал кому-то идти, кто-то кого-то почти волок, но в хвосте еле плелись человек пять или шесть. Один из них — круглолицый мужичок в лаптях и галифе с болтающимися завязками — негромко и заунывно говорил:

— Братцы… помогите, братцы… не бросайте, братцы… помогите, братцы…

Тем не менее, он шёл сам. А вот тащившийся рядом с ним худой молодой парень вдруг прямо на ходу рухнул наземь. Двое — они шли в самом конце — обошли его. Я видел, как он попытался подняться — снова и снова. Около него задержался один из конвоиров, такой же молодой как и упавший, тоже с непокрытой головой. Он не бил пленного и не помогал ему, просто стоял рядом, широко расставив ноги в коротких грязных сапогах. Потом посмотрел на удаляющуюся колонну и свистнул через губу. Шедший позади конвоир отмахнулся, не оглядываясь.

Тогда этот парень воткнул в спину пленному — под левую лопатку — широкий плоский штык на своей винтовке. Пленный дёрнулся и затих. Немец поворочал штык, выдернул его, вытер о гимнастёрку заколотого и быстро пошёл следом за колонной. Он прошёл совсем близко, и я увидел, что он курносый, чуть веснушчатый, с грязными потёками на лице.

— Форвертс14 — буркнул, вставая, мой конвоир. — Гее, гее…15 — и мотнул стволом винтовки со штыком.

Я почти бегом бросился на дорогу. Поскользнулся, упал, но тут же вскочил. Во мне ничего не осталось, кроме страха. Раньше, когда я читал книжки про своих ровесников, попадавших в схожие ситуации, я часто удивлялся и даже возмущался тому, как нас описывают — как трусов настоящих! А теперь… Да что теперь? Я прошёл мимо заколотого человека, не в силах на него не глядеть. Он выглядел не так уж и страшно. Но я же видел, как его только что убили — просто за то, что он не смог идти!!! У меня в сознании это не укладывалось, но это было правдой. Я шагал, как ледяная статуя, у которой движутся только ноги. Потом начал плакать — независимо от моего желания или нежелания, у меня просто потекли по щекам слёзы, и я всхлипывал, не стесняясь, и вытирал их рукавом. Потом и плакать перестал, и слёзы высохли на щеках от тёплого ветерка… А мы всё шли и шли и, казалось, роща на горизонте никогда не приблизится достаточно.