Говорят, что люди с той стороны отрубают головы своим покойникам и хранят дома их черепа, а тела выбрасывают в море.
Говорят, что когда их старики становятся совсем дряхлыми и немощными, дикари заставляют их ложиться в ямы и закапывают живьем.
Говорят, что их мужчины пляшут на раскаленных углях, не получая ожогов, а женщины песнями приманивают черепах и даже рыб, которые выбрасываются на берег, так что остается просто собирать их руками.
Говорят, что люди с той стороны не имеют никаких понятий о медицине и гигиене, и многие болеют всякими ужасными болезнями, чуть ли не сифилисом и проказой.
Говорят, что женщины там спят со всеми подряд и не знают, от кого у них рождаются дети.
Говорят, что их предки не просто убивали тех, кого считали врагами, но ели своих пленников, и людоедство прекратилось только с появлением Пауков.
Говорят…
Да мало ли что еще говорят! Уже за одно то, что Пауки избавили нас от набегов этих варваров, мы должны быть вечно им благодарны.
Однако сейчас, глядя на стоящего в двух шагах передо мной человека с той стороны, я испытывала что угодно, только не чувство благодарности.
Едва оказавшись в комнате, он ни на кого не глядел, только на меня. Подошел, ступая совершенно неслышно, остановился, опираясь на свое копье, а потом вдруг резко наклонился вперед и коснулся своим носом моего. Не знаю уж, что это означало. Может, приветствие такое? Я отшатнулась и даже, кажется, взвизгнула.
Лицо его показалось мне… ужасным. Какое-то нездоровое, помятое, хотя на вид ему было всего-то лет тридцать; большой, хищный рот, крупные желтоватые зубы, какой-то бугристый нос, набрякшие веки, отвислые мочки ушей со вдетыми в них круглыми костяными пластинами. Но, главное, меня поразило общее впечатление дикости и страшной чужеродности. Все его черное тело лоснилось, точно смазанное жиром. И пахло от него гораздо хуже, чем от Пауков; как будто он сто лет не мылся и еще чем-то острым, немного похожим на смесь запаха мочи и свежескошенной травы. Прикоснувшись своим носом к моему, он осклабился, и изо рта на меня тоже пахнуло, на этот раз тухлятиной, точно из пасти крокодила.
Когда я отскочила, он тоже сделал шаг назад, недоуменно разглядывая меня, словно не ожидал такой реакции. И вдруг замер, подняв голову и как будто прислушиваясь к чему-то. Потом резко повернулся и все так же бесшумно взлетел вверх по лестнице на второй этаж. Бей с женой о чем-то горячо зашептались, старухи по-прежнему сидели, точно каменные, и сверлили меня взглядами.
– … Хорошая корова… Копыта разбиты… А бычки-то, может, нам достанутся… – из взволнованного шепота Бея с женой до меня долетали лишь отдельные слова.