— Говорите, сударыня, — потребовал король.
— Управительница моей свиты, родная племянница кардинала Олимпия, по непонятным причинам, возможно из ревности, питает ненависть к мадемуазель де Лавальер. Она-то, уверена, и есть рука. Что же до головы, боюсь, это ваш родной брат, если верить некоторым сведениям. А боюсь я потому, что в таком случае придется признать и другую его вину — бессовестное надругательство над нормами морали…
— Не стоит, сударыня, — мягко прервал ее король. — Я знаю свой долг, равно как и герцога Орлеанского, со всеми его слабостями и достоинствами.
Королева молча кивнула.
Проходя мимо сына, она провела по его щеке кончиками пальцев, почти целиком скрытых под кружевной оборкой манжеты.
— Еще одно слово — как зовут молодого человека, выдвинувшего столь серьезные обвинения? — остановил ее король на пороге.
— Он представился как Габриель де Понбриан, состоит при господине Фуке.
* * *
Король проводил мать взглядом, а когда она вышла за дверь, исступленно закричал. Луиза! Да как они посмели! И в то самое время, когда он обещал, что защитит ее. Какой глупец! Его власть, оказывается, пустой звук. Мать права. Надо заставить их дрожать! Никому нельзя верить!
Нараставший гнев короля сдерживало удивление, не покидавшее его с той минуты, как он услышал имя молодого человека, хлопотавшего за Луизу.
— Понбриан, — задумчиво прошептал он, — и снова Фуке…
Наконец он дал волю своему неистовству.
— Страх! Они будут трепетать передо мной! — процедил король сквозь зубы, выходя из ванной комнаты под тревожными взглядами прислуги, недоумевавшей, отчего Людовик XIV впал в неистовство. — Я их всех раздавлю! Я — король и не нуждаюсь ни в советах, ни в помощи, ни в поддержке!
От ярости на глазах у него выступили слезы.
— Своим присутствием они только унижают меня, все унижают!
Ему так недоставало крестного. Даже образ матери казался ему живым воплощением угрозы его власти.
— Неужели я так и остался жалким юнцом? Почему она считает, будто должна открывать мне на все глаза? Она советует, а суперинтендант меж тем строит козни! К черту приближенных! Я — король!
Заметив, что он говорит уже в полный голос, король метнул испепеляющий взгляд на своего первого камердинера.
— Одевай меня! — резко приказал он. — И пусть разыщут Кольбера, немедленно!
72
Дворец Тюильри — суббота 28 мая, три часа пополудни
Король кипел от гнева. Он метался по кабинету, срывая злость на герцоге Орлеанском.
— Сударь, имейте в виду, я не намерен терпеть, чтобы при французском дворе плели заговоры и строили козни! Времена, когда все кому не лень подсиживали ближних в коридорах этого дворца, канули в Лету. Вы хорошо меня слышите? Канули в Лету! — вскричал Людовик XIV. — Это относится и к принцам крови!