А его новоиспеченное превосходительство о бытоустройстве и не заботился.
Бердичевский вышел из Синода на площадь. Зажмурился на яркое солнце, надел шляпу.
У решетки ждала коляска. 48–36 пялился на борца с австро-венгерским шпионажем, ждал знака. Поколебавшись, Матвей Бенционович подошел к нему, лениво сказал:
— Прокати-ка меня, братец,
— Куда прикажете?
— Право, не знаю, да вот хоть по набережной.
Вдоль Невы катилось просто замечательно. Солнце, правда, спряталось за тучи, и с неба брызнул мелкий дождик, но седок поднял кожаный верх и заслонился им от внешнего мира. Потом снова просветлело, и верх был спущен обратно.
Его превосходительство ехал себе, улыбался небу, реке, солнечным зайчикам, прыгавшим по стенам домов.
— Поворачивай на Мойку, — велел он. — Или нет, постой. Лучше пройдусь. Тебя как звать? Второй день ездим, а так и не спросил.
— Матвей, — сказал извозчик.
Бердичевский удивился, но несильно, потому что за нынешне утро успел существенно поистратить способность к удивлению.
— Грамотный?
— Так точно.
— Молодец. Держи-ка вот за труды.
Сунул в широкий карман извозчичьего кафтана несколько бумажек.
Возница даже не поблагодарил — так расстроился.
— И всё, ваше благородие, боле ничего не нужно?
Даже голос дрогнул.
— Не «благородие», а «превосходительство», — важно сказал ему Матвей Бенционович. — Я тебя, 48–36, сыщу, когда понадобишься.
Похлопал просиявшего парня по плечу, дальше отправился пешком.
Настроение было немножко грустное, но в то же время покойное. Бог весть, о чем думал бывший заволжский прокурор, идя легким, прогулочным шагом по Благовещенской улице. Один раз, у берега Адмиралтейского канала, загляделся на бонну, гулявшую с двумя маленькими девочками, и пробормотал непонятное: «А что им, лучше будет, если папенька — подлец?»
И еще, уже на Почтамтской улице, прошептал в ответ на какие-то свои мысли: «Простенько, но в то же время изящно. Этюд Бердичевского». Весело хмыкнул.
Поднимаясь по ступенькам Почтамта, даже напевал лишенным музыкальности голосом и без слов, так что распознать мелодию не представлялось возможным.
Быстро набросал на бланке телеграммы: «Срочно разыщите П. Ее жизнь опасности. Бердичевский».
Протянул в окошко телеграфисту, продиктовал адрес:
— В Заволжск, на Архиерейское подворье, преосвященному Митрофанию, «блицем».
Заплатил за депешу рубль одиннадцать копеек.
Вернувшись на улицу, его превосходительство немного постоял на ступеньках. Тихонько сказал:
— Что ж, прожито. Можно бы и подостойней, но уж как вышло, так вышло…
Видно, Матвею Бенционовичу очень хотелось с кем-нибудь поговорить, вот он за неимением собеседника и вступил в диалог с самим собой. Но проговаривал вслух не всё, а лишь какие-то обрывки мыслей, без очевидной логической связи.