– Но ты же не сможешь долго жить без людей, тебе же нравится здесь, верно? – Он не ответил, но она продолжала: «А потом что ты будешь делать?»
– Работать, – не сразу ответил Кельвин.
– А что это будет за работа?
– Пока ты не вырвешься из своего трусливого мирка, в котором ты живешь, я тебе ничего не скажу!
– А ты мне не поможешь выбраться?
– Да я просто не смогу. Никто никогда никого ниоткуда вытащить не сможет. Сам человек должен выбираться. Только сам.
Подумав, она промолвила: «Хорошо, что мы сюда пришли. Я бы с удовольствием сюда вернулась.»
Нервозность ее еще не прошла – она видела, как Кельвин смотрел на людей в зале. Наконец взгляд его уперся в шведов. Они уже поели и теперь молча пили кофе с ромом – наверное, они еще на судне страшно надоели друг другу. Капитан улыбнулся Григ, потом посмотрел на Кельвина, поднялся, подошел к их столу и с улыбкой спросил: «Могу я выпить рюмку за ваше здоровье?»
Кельвин взглядом показал ему на стул – капитан сел.
Кельвин подозвал официанта: «Три рома и полпинты пива.»
На ломаном английском, медленно подбирая слова и ухмыляясь, когда это не удавалось, капитан заговорил с Григ. Он последними словами клял Колдминстер за постоянные дожди – его грубоватое очарование было очень по душе Григ, и они быстро подружились. Официант принес ром с пивом, и капитан потянулся за бумажником.
Кельвин отрубил: «Вы у меня за столом.»
Капитан улыбнулся и извинился. Он поднял бокал с ромом и произнес по-шведски тост, как все поняли, за здоровье Григ. Кельвин увидел одиноко сидящего молодого гиганта, и знаком показал ему на третий бокал рома – швед подошел к столу и сел. Григ пила пиво, и они по очереди произносили тосты друг за друга – казалось, они уже давно были знакомы. Капитан налегал на ром, запивая его пивом, а матрос и Кельвин предпочли чистый ром. Капитан говорил не умолкая. Всю свою жизнь он провел на море, но особое удовольствие получал от разговоров с людьми, он побывал в самых диковинных уголках земли, и все на свете испытал – он развернул перед изумленной Григ цветные карты своих воспоминаний. Он оказался человеком любознательным, и суровый и недоступный вид Кельвина только подогревал его любопытство – ему хотелось понять этого человека и его молодую спутницу. В то же время капитан искусно вел беседу так, что никто не воспринимал его рассказы на личный счет, хотя, разгоряченный ромом и пивом, он глубоко погружался иногда в пучины жизненных коллизий. Его напарник, его звали Олли, уже опустил веки на глаза, наполовину перейдя в другой, лучший мир, и опустил голову на согнутую в локте руку, лежавшую на столе – ему не впервой доводилось слышать все эти истории, а случалось и самому не такие рассказывать.