Но через Дерри ходили товарняки. Они везли на юг дерево, бумагу, картофель, а на север, в крупные города — Бангор, Миллинокет, Мачайас, Преск-Айл, Хоултон — мануфактуру. Восхищенным взглядом провожал Эдди составы со сверкающими «фордами» и «шевроле», следовавшие в северном направлении. «Однажды и у меня будет такой, — мечтал мальчик. — Может, даже и лучше. Например, «кадиллак».
Отсюда паутиной растекались 6 маршрутов: 2 на север — северный и бангорский, 2 на запад — южный и мэнский западный, 1 на юг — через Мэн в Бостон (и дальше по стране) и еще один на восток — к южному побережью штата.
Как-то года два назад к ногам глазевшего Эдди пьяный железнодорожник из медленно идущего поезда выбросил корзину. Эдди отпрянул, хотя она упала футах в десяти от него. Внутри шевелилось что-то живое. «Последний рейс, парень! — крикнул пьяный. Достав коричневую фляжку из джинсовой куртки, он допил остатки и бросил фляжку вслед за корзиной, показав на нее Эдди. — Возьми домой мамке! Привет с побережья!..» — Эдди прослушал нецензурное окончание фразы: поезд удалялся.
Эдди не сразу рискнул подойти к корзине и наклониться. Залезать в нее было боязно. Там ползало что-то скользкое. Железнодорожник посоветовал оставить содержимое себе — значит он оставит. Но… маме все же надо показать. Мать удивилась даже больше, чем представлял себе Эдди. Она даже вскрикнула — не от ужаса, а от восторга. В корзине оказалось четыре омара больше чем на два пуда. Она приготовила их на ужин и была несказанно удивлена, когда мальчик наотрез отказался есть.
— А что, по-твоему, едят Рокфеллеры в своем Бар-Харборе? — с негодованием восклицала она. — А другие «шишки» в ресторанах Нью-Йорка? Ореховое масло и сэндвичи с джемом? Омаров, Эдди, как мы! Ну-ка сделай милость, поди сюда…
Но Эдди не пошел — по крайней мере, матери не удалось его убедить. Возможно, все и было так, как она говорила, но желание их отведать все же не пробудилось. В глазах мальчика эти скользкие твари царапались по днищу корзины и краям. Бр-р-р… Мать продолжала нахваливать их, пока Эдди не потянулся за аспиратором. Лишь после этого его оставили в покое. Он ушел читать в спальню, а мать позвонила подруге — Элеоноре Дантон. Через некоторое время они уже хихикали над светской хроникой в старых экземплярах «Фотоплей» и «Скрин Сикретс», поедая салат из омаров.
На следующее утро, когда Эдди собирался в школу, мать еще возлежала, издавая сочный храп с присвистом корнета (это пришлось бы по душе Ричи; он наверняка схохмил бы что-нибудь). От омаров в салатнице оставались лишь слабые следы майонеза.