Но Господи Иисусе, только загляните в аптечку Эдди Каспбрака в тот момент, когда он, бледный, дрожащей рукой открывает дверцу, и его полные ужаса глаза лихорадочно блуждают по ее содержимому, — зрелище поистине незабываемое.
Все три полки аптечки были забиты пузырьками и пузыречками, банками и баночками, бутылками, емкостями, упаковками с таблетками, пилюлями. Глядя на все это богатство, легко представлялся филиал крупной аптеки…
Эдди Каспбрак зашел в ванную, размахивая голубой сумкой. Положив ее на край раковины и расстегнув молнию, он принялся неверной рукой сгребать туда пузырьки, сосуды, тюбики, ингаляторы, пульверизаторы. В таком состоянии отобрать самое необходимое было сущим наказанием. Лимит времени не оставлял возможности задумываться. Выбор, с точки зрения Эдди, был жесток в своей простоте: либо жить и здравствовать, либо умереть от испуга, не успев ответить на вопрос «в чем дело?»
— Эдди, — окликнула его снизу Мира. — Эдди, что ты там де-э-э-лаешь?
Эдди бросил в саквояж очередную коробочку. Аптечка теперь была почти пуста, за исключением Мириного мидола. Эдди начал застегивать молнию, помешкал, прихватил и мидол — она купит себе еще.
— Эдди, — раздалось уже на пути к ванной.
Эдди застегнул молнию и вышел, помахивая сумкой. Он был коротышкой с робким, кроличьим выражением лица. Волосы изрядно поредели, то, что еще оставалось, торчало в беспорядке. Увесистая сумка пригибала его к земле.
— Что ты де-э-э-лаешь?
У Эдди не хватало духу признаться самому себе, что он женат на собственной матери. Мира Каспбрак была колоссом. Пять лет назад, когда они поженились, Эдди время от времени посещала мысль, что потенциал роста жены за пределами его представлений; уж на что необъятной казалась его мать, но Мира… Она казалась еще внушительнее, когда поднималась по лестнице. При движении ее белая ночная рубашка колыхалась на груди и бедрах. Лицо без косметики белело и лоснилось. Мира выглядела сильно испуганной.
— Я должен ненадолго уехать, — заявил Эдди.
— Что значит «ненадолго»? Кто это звонил?
— Ничего, — отрезал он, резво обогнув ее, и устремился к стенному шкафу. Поставив сумку на пол, он открыл дверцу и сгреб с вешалки полдюжины одинаковых черных костюмов, выделявшихся среди прочей одежды, как грозовое облако на ясном небе. В будни он носил темный костюм. Эдди нагнулся, вглядываясь внутрь шкафа; на него пахнуло антимолем и шерстью. Подтянув к себе сумку, он побросал в нее отобранное.
Над ним нависла тень колосса.
— В чем дело, Эдди? Куда ты собрался? Ответь мне!
— Я не имею права тебе сказать.