Именно поэтому острые уши старого волка мгновенно напряглись, а зоркие глаза зажглись хищным огнем, когда на горизонте — там, где колышущийся, подобно волнам Вилайета, ковыль сливался с ярко-синим куполом Вечного Неба — в дрожащем знойном мареве вдруг показалась черная точка, вскоре оформившаяся во вполне различимый силуэт всадника.
Зверь судорожно сглотнул пенистую слюну, закапавшую с розового языка. Степной ветер донес до его чуткого, влажного носа запах конского пота, кислой овчины, резкий дух человека, смешанный с запахом стали. Кокбуз хорошо знал этот ненавистный запах. До сих пор в непогоду — особенно голодной, вьюжной зимой — ноют его застарелые раны, как щенки угодившей в кашан волчицы. Ноют в память о жгучей ласке гирканских стрел с бронзовыми трехгранными наконечниками и о страстных поцелуях сабель, выкованных в Дамасте или Кхитае.
Сизая шерсть дыбом встала на мощном загривке волка. Кокбуз припал к земле и, слившись с лениво колыхающимся ковылем, неотрывно следил за приближающимся всадником.
Волк знал, что путники, направляющиеся к Джаиху, в этих местах держатся старой караванной тропы. Тропа эта пролегала в естественной ложбине, с юго-западной стороны которой, степь поднималась, переходя в холмистую возвышенность. Похоже, некогда, многие тысячелетия назад на месте тропы находилось древнее, давно иссохшее русло Джаиха. Но это было так давно, что никто из гирканских купцов не догадывался о том, что их путь на северо-запад пролегает там, где в былые времена, еще до того как их предки заселили степи, плескались волны древней реки. Тропа, ведущая в сторону Рипейских гор, была для гирканцев столь же древней, как Вечное Синее Небо, как солнце — светоч Огненного Бога, и многие поколения верблюдов и лошадей оставили на ней свои следы.
Одинокий всадник также двигался в этом направлении — было уже хорошо видно, как он неторопливо поигрывает камчой. Волк глухо зарычал от злобы и нетерпения и, как серая змея, заскользил к месту засады. Это было излюбленное убежище Кокбуза: часто он находил в знойные дни тень и прохладу у подножия древнего, высеченного из камня богатыря, сжимавшего в правой руке ритон и молчаливо взиравшего в степную даль. Дорога проходила как раз мимо старого кургана, на вершине которого и было установлено изваяние.
Кто и когда насыпал курган и установил идола, никто не знал, но гирканские купцы, проезжавшие мимо с караванами, обязательно оставляли подношения суровому каменному исполину. Порой то бывал кусок хорошей баранины или глиняный горшок с жирным, наваристым супом, нередко спасавшие Кокбуза от голода. Многие волки из округи пытались отбить у Кокбуза теплое местечко у кургана, но сами пошли в жертву древней статуе. Это было его Кокбуза, место, с боем отбитое когда-то у старого седого бирюка, и он никому не собирался его уступать.