— Блут! Каптен Блут! — позвал он.
Едва он вошел, огромный белый пес перестал лаять, обежал вокруг комнаты и, вскочив на кровать, свернулся на ней калачиком.
— Как ваше самочувствие, господин капитан? — спросил Сын Божий. — Не нужно ли вам чего-нибудь?
— Угм, — отвечал пес.
Сын Божий дал ему кость, но одновременно вытащил из кармана кусок хлеба.
— Вот это, Блут, тебе посылает твое начальство, а вот это я тебе принес. Твое начальство хочет, — продолжал Сын Божий, — чтобы у тебя был хороший аппетит. А для чего? Это ведь и ты знаешь и я знаю. Раз и у него и у тебя такое ремесло, значит так нужно, Блут. Ты ведь знаешь, для чего это нужно?
— Угм, — ответил пес.
— Так-то, каптен Блут! — сказал Сын Божий и наклонился. — А я не желаю, чтобы у тебя был аппетит. Ты славный пес, мне было бы так приятно, если бы ты сменил ремесло. Не можешь ты, что ли, сменить ремесло?
— Угм, — ответил пес. — Угм.
— Не можешь? — приставал к нему Сын Божий. — Не можешь честно зарабатывать себе на жизнь? Еще ведь не поздно, Блут! Удирай, беги в деревню! Ступай к крестьянам сторожить поля. Или стеречь овец. Или отправляйся к дрессировщику, научись ходить по проволоке. А еще можешь наняться поводырем к слепому старику.
— Ха-ах! — сказал пес.
— Смеешься? Был бы тогда уважаемой собакой, а теперь кто ты? Ищейка полицейская, вот ты кто!
— Угм, — сказал пес.
— Вот тебе и угм, — сказал Сын Божий.
Блут сел на задние лапы, поднял кверху морду и завыл.
— Или, может, еще… — начал Сын Божий. Он наклонился к псу и что-то шепнул ему на ухо. А в заключение спросил вслух: — Разве нет?
Второй был высокий и черный, очень черный человек, хорошо одетый. В десять пятнадцать он спустился с третьего этажа и в коридоре второго этажа встретил немецкого офицера, того самого, что ради своих собак то и дело вызывал Сына Божия. Они заговорили по-немецки.
— Я уже два дня не видел вас, Ибаррури. Что с вами стряслось?
— Ничего, капитан Клемм. Ровным счетом ничего. А что стряслось a usted?[6]
— Я проиграл тысячу марок.
— Я тоже проиграл немного. I despuns?[7] A потом?
— Выиграл восемьдесят тысяч лир.
— Я тоже немного выиграл. А потом?
— Мы устроили шикарный ужин.
— Вот как! Я тоже был на обеде. А потом?
— Потом? Потом — это…
— Mujeres?[8]
— Ну, конечно. Есть тут одна девочка из Ла Скала…
— А потом, капитан Клемм?
— Там была еще эта девица, Линда. У нее самые красивые ноги во всем Милане.
— Это та, что танцует на столе?
— Эта самая. Разве у нее не самые красивые ноги во всем Милане?
— Она и у меня на столе танцевала. I despuns, капитан Клемм? А потом?