Лифт приехал на девятый. Ирина, секунду поколебавшись, нажала кнопку с цифрой «два». И лифт снова поехал; Аспирин двумя руками удерживал тяжелую елку, ладони его были в смоле, иголки норовили ткнуться в щеку.
— Я понимаю, в твоем кругу… так, наверное, и делается. Когда люди, будто кошки… когда им все равно, вместе они или…
Она была очень красная. Ей было стыдно за каждое слово, но удержаться она уже не могла. Замкнутые в тесном пространстве, в компании огромной колючей елки, они ездили вверх и вниз, будто экипаж маленького, забытого и обреченного космического корабля.
— Я тебя презираю, Алеша. Мне бы хотелось, чтобы ты это знал.
Лифт приехал на второй. Ирина, всхлипнув, нажала кнопку девятого, спохватившись, выставила руку в дверь, и створки не сошлись. Ирина выскочила из лифта и кинулась по лестнице вверх. Аспирин, не думая, еще раз нажал почему-то кнопку девятого.
А через минуту, выгружая ель на своем этаже, он услышал, как внизу бранится консьержка тетя Света:
— Эй, кто там в лифте балуется?!
* * *
— Зачем это? — удивилась Алена.
Аспирин положил елку на пол в прихожей. Тут же о нее споткнулся. Чуть не упал, хотел поддать дерево ногой, но в последнюю минуту все-таки удержался.
— Что-то опять случилось?
— Ничего.
— Да ладно, я же вижу… Зачем ты елку приволок?
— Если тебе не нравится, выброси в окно, — сказал Аспирин и закрыл за собой дверь спальни-кабинета.
Пять минут было тихо. Потом Алена заиграла снова.
Он лег, не раздеваясь, и закрыл глаза. И через несколько минут провалился в параллельную реальность: ему казалось, что он лежит в спальне с зеленоватыми занавесками, и что на пыльном подоконнике несет вахту старая настольная лампа. И что Ирина спит рядом.
И он протянул к ней руку, счастливый, что все так хорошо разрешилось и не было, оказывается, тех суетливых дней, когда они считали друг друга чужими людьми. Рука провалилась в пустоту, но Аспирин не захотел просыпаться. Не открывая глаз, попробовал еще раз — дотянуться…
И пришел в себя.
Шторы были серые, комната — другая, никакой лампы не было в помине. Полоска света выбивалась из-под двери.
Щурясь, он выбрался в коридор: по всей квартире пахло хвоей, и елка не валялась, связанная, на полу в прихожей. Она стояла в гостиной в большом ведре, огромная, влажная, и занимала собой чуть не полкомнаты.
Под елкой сидел на расстеленной наволочке Мишутка. Глядел на Аспирина.
— Где у тебя игрушки хранятся? — Алена впервые за много дней казалась довольной. — В смысле, елочные?
Аспирин показал ей картонный ящик, затерянный в глубине шкафа, перекочевавший еще с родительской квартиры, не открывавшийся минимум лет десять. Алена стерла с картонки пыль и подняла крышку. На свет один за другим стали появляться сосульки и шарики; у Алены порозовели щеки. Она разглядывала блестящие штучки и строила рожи своему смешному отражению, потом отыскала красный с блестками колпак и напялила на Мишутку — словом, вела себя, как и положено девочке, впервые открывшей ящик с елочными игрушками. Аспирин невольно вспомнил, как и сам сиживал перед этим ящиком, перебирая сокровища, предвкушая праздник. А рядом, на полу или на диване, сидели отец или мама. Или оба вместе; Аспирину казалось, еще секунда — и ощущение детства повторится. Еще мгновение…