Когда Платон Спиридонович впервые увидел Федора, его суровое насупленное лицо, тонкие губы, он только крякнул тихо, но, против обыкновения, ничего не сказал, подумав, что как бы там оно ни было, ему с ним не жить. К тому же о свадьбе говорить рановато: провожал парень девушку, эка невидаль. Поэтому Платон Спиридонович не очень-то и задумывался, и без того хлопот хватает.
Лида, закончив школу и помыкавшись с год то на одной, то на другой работе, пристроилась продавцом в автолавку, ездила по окрестным селам, развозила нехитрый товар. Оказавшись случайно на автобазе, куда как раз заехал Федор на своей машине, она и познакомилась с ним. Разговорились, посмеялись, потому что Федор, скупо улыбнувшись, сказал:
— Моя машина знает, когда на базу завернуть, не то что другие всякие.
И пригласил Лиду в кино.
Лида согласилась, хотя Федор не особенно и приглянулся: суров и, похоже, вроде бы даже злой. Правда, когда улыбался, то казался интереснее. Не смутило ее и то, что в поселке Федор временно: уберут хлеба, он и уедет. Но мысль о кино была заманчивая, давно ее никто не приглашал. У нее даже сердце застучало сильнее, и согласилась она сразу, без раздумий, наверное, потому, что пришло время. Федор расценил это по-своему и после картины попытался обнять Лиду. Она ударила по рукам, обиделась и ушла домой. Федор несколько дней был угрюм и молчалив, хотя веселым и говорливым его и не назовешь, но все же и на его лице мелькала улыбка. А тут — как подменили: задумчивый и сердитый. Однажды вечером он подкараулил Лиду около ворот и, пересиливая себя, сказал:
— Ты это... Не думай...
Он хотел извиниться и дать понять Лиде, что она ему нравится, но слова застряли: не привык он к таким тонкостям. Лиде, впрочем, было достаточно и этого. Она улыбнулась и сказала, что не обижается. Они снова стали встречаться, редко, правда, удавалось сходить в кино или постоять у ворот: у Федора работы много, да и автолавка по селам моталась. А когда уборочная закончилась и Федор остался в поселке, встречаться было уже и некогда: осенью справили свадьбу.
На свадьбе пили за молодых, пели и плясали; без устали трудился гармонист, а Платон Спиридонович, позабыв в этот счастливый миг о каких бы то ни было жизненных размышлениях, выкидывал такие коленца, что гости только ахали, выбивал пыль во дворе новыми ботинками и под звонкие удары бубна задорно выкрикивал:
— Тух-тух! Я петух!
Кто не радуется, выдавая дочь замуж, и кто не грустит, отдавая ее в чужие руки?.. Но именно на свадьбе Платону Спиридоновичу подумалось, что в жизни есть все же что-то и прочное и устойчивое, поэтому он радостно поглядывал на молодых, лихо плясал и веселился. Не расстроился он и тогда, когда, вспомнив старый обычай, вывезли на возочке родителей невесты со двора и, за неимением доброй лужи, вывалили под соседским забором; он остался весел, хотя обычай напомнил, что родители больше не нужны. Счастливая Лида на минутку загрустила, а затем снова весело смотрела на гостей, которые как раз обсуждали обычаи и говорили, что все то было во времена стародавние.