– Боцман! – приказал кэп. – Проверьте на спасательных плотах наличие банок с тушенкой и анкерки с водой из запаса неприкосновенности… Также и весла! Не извели ли их наши матросы на зубочистки?
– О нет, сэр, – с издевкою отвечал Брэнгвин, – мы еще не дошли до того, чтобы веслами чистить зубы. Для этого мы использовали клавиши от вашей фисгармонии…
– У нас, – вставил штурман, – еще и катер под капотом.
– Какой вы умный у меня! – восхитился кэп. – Так и быть, я заберу вас на катер… вас обоих! – И капитан потащился обратно в каюту, волоча по ступеням трапа полы халата.
– Каботажник много берет на себя, – сказал Брэнгвин. – Ему кажется, что он плывет по родимой речке… Он даже не понимает, что плот в океане надежней катера! Удивительный народ эти дураки. Я бы стал их коллекционировать, если бы они стоили дешевле умных…
Полярный океан почти ласково стелил перед ними свои зеленоватые, как японская яшма, воды. После полудня пришли немецкие самолеты с бомбами (торпеды они берегли). Глядя, как они заходят для метания, Брэнгвин отодвинул ветровое стекло, чтобы лучше видеть маневры противника…
– У вас руки не заняты, сэр, – попросил он штурмана, – так суньте мне в морду бутылкой, пока не поздно…
Штурман, как заботливая нянька, дал ему пососать виски, и Брэнгвин стал отрабатывать рулем уклонения корабля от бомб. Он не сплоховал – две атаки прошли впустую, бомбы взорвали воду по бортам.
– Почему молчат наши «эрликоны»?! – орал Брэнгвин, орудуя манипуляторами. – Или наш кэп договорился с Адольфом?
Тут их и накрыло. Бомба пронизала полубак, рванув отсеки в оглушительной вспышке. Словно рельсы, выперло наружу стальные бимсы. Волна горячего воздуха закручивала железо палубы в уродливый массивный рулон. Бомба не дошла до днища – и то хорошо. Корабль долго трясло в никому не понятном грохоте. Это произошла самоотдача якорей, и они долго, минуты три подряд, убегали в пучину, пока не кончились цепи; сорвав за собой крепления жвакагалсов, якоря ушли в океан навсегда…
Кто-то заорал в дыму начавшегося пожара. Другой лежал, тряпкой провисая через поручни, и медленно скатился за борт вниз головой. Ветром чуть отнесло дым, и первая кровь, увиденная Брэнгвином, показалась ему такой яркой, такой неестественной, что Брэнгвин даже не поверил, что это кровь…
Под ногами визжало битое стекло. Когда вылетели рубочные окна – не заметил. Штурман стоял рядом, и лицо его было ужасно – в страшных порезах. Стекла, разлетевшиеся острыми клинками, распороли нос, щеки, уши – он заливался кровью!
– Брэнгвин, помогите… я ничего не вижу…