— Но ведь он издевался…
— Вы чекист, — твердо сказал Дзержинский, — работник советского аппарата. Советского! — подчеркнул он. — Идите и подумайте об этом.
Вслед за Орленко к Дзержинскому вошел Михайлов — опытный чекист, старый революционер, товарищ Дзержинского по сибирской ссылке.
— Что будем делать с Орленко? — спросил его Феликс Эдмундович.
Михайлов молчал.
— Что, трудная задача?
— Трудная, Феликс.
— И неразрешимая?
— Нет, почему же? Вполне разрешимая, хотя и нелегкая. И у тебя уже, наверное, готово решение.
— Нет, — чистосердечно признался Дзержинский. — Окончательного еще ничего нет. Помогай.
— Что ж, — неожиданно просто и спокойно сказал Михайлов. — Я бы его судил.
— Как ты сказал? — прищурился Дзержинский. — Судить преданного Советской власти человека?
Михайлов ничего не ответил, а Дзержинский подумал: “Интересно, как совпали наши мнения. Действительно, другого выхода нет. Но ведь жалко. По-человечески жалко”.
— Судить, значит? А за что? — спросил он.
— Закон превыше всего, — коротко ответил Михайлов. — Сегодня Орленко ударил диверсанта, а завтра он может ударить невинного человека.
— Все это верно. И все-таки это будет слишком строго, — упорствовал Дзержинский.
— А почему я настаиваю на суде? Думаешь, я не люблю Орленко? — Михайлов начал кипятиться. Морщинистые щеки его покраснели, и на них явственно выступили отметинки оспы. — Он человек преданный, ручаюсь. Но ради чистоты нашего общего дела его надо судить. Эту болезнь нужно лечить в зародыше, чтобы не перекинулась дальше. Такие, как Орленко, хоть и преданные, между нами и народом, знаешь, какую стенку воздвигнуть могут? — Михайлов замолчал, потом добавил другим тоном: — Да что я тебе доказываю! Ты ведь и сам так думаешь. Верно?
— Верно, — негромко ответил Дзержинский.
Оставшись один, Дзержинский долго ходил по кабинету, размышлял. Казалось, он так и не пришел к окончательному решению.
Вечером Дзержинский зашел к Орленко. Тот сидел мрачный. Не дожидаясь вопросов, заговорил:
— Все продумал, Феликс Эдмундович. Как говорится, на самое дно нырял — не нашел своей вины. Погорячился, конечно…
— Вести следствие поручено другому следователю, — медленно и раздельно, стараясь пересилить в своем голосе участливые нотки, сказал Дзержинский. — А вас я решил предать товарищескому суду. За нарушение советской законности.
— Судить! — не веря своим ушам, воскликнул Орленко. — Феликс Эдмундович, как же это? Да я всю жизнь за Советскую власть…
— Судить, — жестко повторил Дзержинский. — И знаете что, Орленко? Обвинителем на этом суде буду выступать я.