От этих речей Кетаусов посмотрел на него преданными глазами, а молодец встал по стойке смирно и еще больше порозовел от хвальбы.
Мне стало смешно. И эти люди собрались делать историю. Кто-то невидимый дергал их за ниточки. Ситуация казалось опереточной. Я-то думал, что это режиссер Вергилий Кетаусов научил Акиндина таким театральным речам, потому что Акиндин раньше так умного и складно говорить не умел.
— А зачем мне новые мозги? — спросил я. — Мне и мои нравятся.
— Этого я не знаю, дорогуша, — поразмыслив, сказал Акиндин. — Этого никто не знает. Правда ведь?
— Правда! — радостно подтвердили Кетаусов с молодцом.
— Это лежит вне сферы человеческого понимания, за его логикой. Нам не понять!
— Тогда чего же ты мне предлагаешь?
— Я предлагаю тебе рискнуть и выиграть, — бодро пояснил он. — Вернешься на свой любимый Марс.
— Надо подумать. — Я сделал вид, что его предложение меня заинтересовало.
Меня действительно заинтересовало его предложение, но цена не устраивала.
— Думать надо быстро, — подсказал Кетаусов. — Мы люди новой формации
Я взглянул на него. Он был очень серьезен, и это придавало ему комический вид. Свою 'указку' он спрятал куда-то в кобуру за спину. Молодец стоял, расставив ноги и поигрывая дубинкой. Такого было трудно свалить одним ударом.
— Ладно, — сказал я, — с чего начнем?
— Вначале верни нам то, что имеешь.
— А что я имею? — удивился я.
— Ты сам знаешь, дорогуша!
— Планшетник я давным-давно потерял, — тут же признался я.
— Можно было бы и планшетник у тебя забрать, — не поверил он мне, — но нам нужен диск солнца.
— Какой диск? Какого солнца? Игрушка, что ли? — догадался я.
Они хитро переглянулись с Кетаусовым.
— Твой друг Мирон Павличко нам все рассказал.
— Я не знал, что вам нужен зеркальный диск. По-моему, он до сих пор валяется на кухне.
Если Лаврова по привычке не навела порядок, то он в ведре. А если навела, то он в мусорном баке на улице. Естественно, я из вредности я не сказал им об этом.
— На кухне его нет. И в квартире тоже. Где он?! — Акиндин невольно сделал ко мне едва заметный, но угрожающий шаг.
— А вы у Мирона спросите, — сказал я. — Он мне кухню едва на атомам не разнес.
— Это плохо, дорогуша!.. — со вздохом сказал Акиндин. — Это очень плохо!
— Что плохо? — спросил я, испытав дурное предчувствие.
Вот что значит длинный язык и короткий ум. Ведь учили дурака, учили — не болтать!
— Плохо, что ты в курсе дела. Теперь только один путь, дорогуша.
— В хлысты я не пойду! — смело сказал я и покосился на молодца с румянцем на щеках.
— А мы тебя уже и не зовем, — зловеще произнес Акиндин.