– Рядом с семьей Калакос?
– Совершенно верно. В местном культурном центре работал кружок живописи, и каждый вторник и четверг мать паковала кисти и краски в плоский деревянный ящик и отправлялась на занятия. В тот же кружок ходила… Догадайся кто.
– Миссис Калакос?
– Правильно. Однажды вечером я ошивался с друзьями возле культурного центра. Мать вышла на улицу, держа в левой руке этюдник, а через правую руку был переброшен рабочий халат. Но странным было не это. Странным было то, что она смеялась: это необычное для нее поведение. А рядом с ней, тоже смеясь, шел высокий, сутулый, нескладный мужчина с сияющей лысиной и трубкой в пухлых губах. Ничего особенного, но этот сукин сын сумел рассмешить мою мать. Его звали Гернси.
– Гернси?
– Да, как племенных коров. С тех пор мать сильно изменилась. Притихла как-то. До этого она всегда указывала отцу, что делать, ругала меня за бесцельное времяпрепровождение. И вдруг стала какой-то отрешенной, словно ее начало беспокоить совсем другое. В доме воцарилась тишь да гладь. А потом, в четверг, она ушла на занятия и не вернулась.
– Гернси.
– Она позвонила отцу, чтобы он не волновался. Сообщила, что уходит от него, переезжает к Гернси и становится художницей. Мать была еще молода, тридцать с небольшим. Она сказала, что должна порвать с отцом, прежде чем ее поглотит прозаический быт жены сапожника.
– Как к этому отнесся дедушка?
– Не слишком хорошо. Во вторник вечером он пошел к местному культурному центру. Я увязался за ним. Когда закончились занятия кружка живописи, он подошел к матери и принялся умолять ее вернуться домой. Она отказалась. Он выругался на идише, она ему ответила. В гневе он набросился на Гернси, размахивая своими маленькими кулачками. Я оттаскивал отца, а высокий сутулый мужчина в страхе убежал. Я до сих пор помню дырки в его подметках… Мать оттолкнула отца так, что он упал, и кинулась догонять Гернси. Та еще была сцена. Миссис Калакос все видела. Она подошла к отцу и сказала с сильным греческим акцентом: «Не волнуйся». Отец взглянул на нее с жалкой печалью в глазах. «Жена и мать должна принадлежать семье. Я верну тебе твою жену». И вернула. Через неделю миссис Калакос гордо вошла в нашу гостиную, а за ней покорно следовала мать с этюдником в руке. Родители с миссис Калакос сели за стол и обо всем договорились.
– Как? – спросил я.
– Не знаю. Они выгнали меня из дому. Когда я вернулся, все было так, как будто ничего не случилось. Мать вела хозяйство – отец работал; мать бранила отца, а тот лишь посмеивался. Вот и все. Больше об этом никогда не вспоминали.