Ротный только ухмыльнулся с явной иронией. Ветлину эта ухмылка показалась более чем вызывающей.
— А чё ты лыбишься, Кузнецов!?
Кузнецов не ожидал такой храбрости от тихони прапорщика — начальника клуба бригады:
— Ну, ты даешь, Михалыч…
— Чего я даю?.. Чего я даю?.. Не в твоей кузне его подстрелили?
— Да у меня!.. Да у меня трое на командирское отделение осталось! Трое! Механик, стрелок и оператор-наводчик! Вон, у замполита спроси!
Старший лейтенант Белинский только утвердительно кивнул из-под кондиционера.
— И в пулеметном — трое! Мне боевую задачу выполнять некому. Боевую! А он у тебя песенки распевает! — все больше распалялся ротный.
— А…а… Вы из него лучшего стрелка сделали… А у меня он песенки распевает? Песенки!? Ах, мать твою — лучшего стрелка! Стрелять научили, да? Вы из поэта — снайпера воспитали! Да вся эта ваша байда одной ноты его не стоит!
Можаев тоже слегка растерялся:
— Ну, ты артист, Ветлин!..
…Только сейчас Богдан услышал из динамиков за глиняной стенкой последний припев песни.
— …Где будет все для нас двоих, Таких смешных и очень разных. Где будет все для нас двоих…
Со сцены ее провожали аплодисментами бывало и погромче. И публика бывала попредставительнее, даже в лампасах. А у этих даже погон на форме не было. Да и сценой это можно было бы назвать с огромной натяжкой. Она уже и вспомнить не смогла бы, когда последний раз пела с такой сцены. Может, когда, очень давно, на грязном ПАЗике, она ездила по колхозным клубам по разнарядке, зарабатывая, как за счастье, 17,80 за концерт, плюс командировочные. Но этой аудитории она действительно была признательна за внимание. Уже на пределе своих возможностей, она не поклонилась, уронила руки к деревянному настилу и осипшим от зноя, но с тем же неподражаемым тембром голосом объявила:
— Друзья мои, если когда-нибудь, где-нибудь вы увидите мою афишу, только скажите на входе, что вы из Джелалабада! Вас проведут ко мне! Я люблю вас… Всех… С праздником Вас, друзья мои! С днем Советской армии!
Скиба уже давно почувствовал, что концерт идет к завершению. Здесь больше часа никто на сцене не выдерживает. Даже за тройной тариф.
— Наш выход, Дан.
Где начпо раздобыл эти цветы со скупыми нераскрывшимися бутонами, одному Богу да еще комбриговому водиле было известно. Но ее лицо заискрилась благосклонной улыбкой, когда начальник политотдела, помогая ей спуститься по рассыпающимся под ногами глиняным ступенькам, вручил этот букет.
— Я их никогда не выбрасываю. У меня их целый гербарий уже. Вот увидите. Будете у меня на концерте в Союзе, я Вам отчитаюсь… Вот уви…