Майор уже чуть не плача выдохнул в коридор:
— Третье окно за неделю… Твою мать…
Грищенко потянул слабо трепыхающегося призывника за ремень. И догадался ж со спины — фонтан блевотины хлынул из мальчонки на пол.
— Твою ма…аать! Грищенко! Как ко мне посторонние попадают!?
Лейтенант поднял шкодника за шиворот. Майор вне себя от ярости заорал:
— Фамилия!
Подросток осклабился беззубой улыбкой, крякнул в лицо майору перегаром и изрек, старательно расставляя знаки препинания:
— А я с пацанами заспорил.
Валентина чуть не заплакала в приступе беззвучного истерического смеха. А военком сам не ожидал, что настолько растеряется. Вся его ярость, как-то, сама собой рассосалась:
— Гроза Североатлантического блока — страшнее танковой атаки… Бедная Америка… Твою дивизию…
Грищенко поволок «грозу» на экзекуцию. Майор снял трубку и толкнул пальцем кнопку:
— Канцелярия! Черт, в соседнем кабинете не слышат… Канцелярия! К вам сейчас подойдет… — он заглянул в справку. — Белоград. Бе-ло-град! Приготовьте вызов cолдату! Вызов приготовьте! Не завтра! Немедленно! Немедленно, я сказал!
Не успел он снять ладонь с трубки, аппарат загремел новым призывным звонком…
Белоград метался по койке уже битых полчаса:
"Полный ненависти и отчаяния взгляд сквозь прорезь прицела… развернуть в его сторону ствол пулемета, уже не успеть. Если бы не вертушка…
Черная, слегка продолговатая точка, медленно, будто нехотя, отделилась от серебристого брюха, кувыркнулась, словно отыскивая цель, два раза в воздухе и, наращивая скорость, понеслась к дувалам.
Откуда-то сзади донесся голос Стовбы:
— Старый, трассер!
— Белоград!..
Патрон нырнул в патронник с легким скрипом…
Зеленая точка запылала на полпути к дувалам. Селение подпрыгнуло будто бы на пол метра и вспыхнуло. Горы слегка тряхнуло, следом докатился чудовищный грохот.
А она прилетела бесшумно, будто ниоткуда.
Боль так и не успела до него добраться. А он не успел даже испугаться. И выстрела не услышал. Только в глазах застыли брызги раскаленных осколков. Да в ушах — колокольным звоном долго еще катился треск разрывающей металл пули.
Тягучая, словно кисель, духота вдруг, совершенно неожиданно, отступила, стащила с век свою вечную пелену липкого, зловонного пота и сменилась долгожданной прохладой. Тело затерялось в мрачной пустоте…
Оттуда, из другого мира, сквозь частые гулкие звуки одиночных выстрелов донеслось чужое:
— Старый! Уносите его!
Из багрового тумана выплыло лицо Стовбы:
— Живой, казак!
Боль ворвалась под ключицу раскаленным шомполом: "Так скотину разделывают… Что он мне воткнул?.."