«Жив вроде…»
— Куда его? — спросил Бежецкий, понимая уже, что от раненого добиться чего-либо вразумительного не удастся: судя по всему, тот был в шоке. — Серьезно?
Федюнин без слов оторвал безвольную руку унтера от живота, который тот придерживал бережно, будто роженица, и Саша едва сдержался, чтобы не охнуть: под обветренной пятерней с обломанными, с траурной каймой ногтями пульсировал черный влажный комок. Селейко наконец закрыл глаза и не то застонал, не то зарычал, кусая враз пересохшие губы.
— Вколите ему…
— Уже, — пожал плечом Федюнин, подсовывая под руку унтеру сразу три скомканных вместе бинта из перевязочных пакетов. — Два раза кольнули, да не берет пока…
— Это уроды те, из кишлака! — кровожадно блестя глазами, заявил младший унтер-офицер Власов. — Развернуться надо, ваше благородие, да со счетверенок их проутюжить! А то сесть да в десять стволов…
— Отставить, — нахмурился поручик. — Мы не каратели. Да и не довезем тогда раненого… Прапорщик! — бросил он в микрофон. — На борту трехсотый, аллюр три креста.
— Понял…
Вертолет оглушительно взревел двигателем и, накренясь, нырнул в ущелье…
* * *
На базе подбитый «Фоккер» уже ждала вызванная на подлете машина, и Александр немного взбодрился, заметив подпирающих оливково-зеленый борт спинами доходяг-нестроевых из госпитальной команды. Действительно: одно дело, когда твой подчиненный отдаст Богу душу на госпитальной койке под присмотром врачей, и совсем другое — привезти домой «двухсотого», даже если этот «двухсотый» еще десять минут назад был «трехсотым»…
Бежецкий подивился собственной черствости, но вызвать искреннюю жалось к раненому не смог, как ни старался, — чересчур уж не нравился ему Селейко.
А того действительно стоило пожалеть: довезти-то его довезли, но… Судя по всему, шедшая снизу вверх пуля («Бур», однозначно! — авторитетно заверил Федюнин, просунув палец в найденную общими усилиями пробоину в борту и не боясь порезать загрубевшую до чуть ли не носорожьего состояния кожу о бритвенной остроты вывороченные края. — Ишь какую дырень оставил!») пробила не только подреберье. Пяти минут не прошло, а у то впадавшего в беспамятство, то приходящего в лихорадочное возбуждение унтера на губах пузырилась светлая легочная кровь.
Ставшего страшно тяжелым Селейко общими усилиями затолкали в кузов санитарного «Пежо», и поручик хотел было уже захлопнуть двери, как пришедший в себя унтер клещом вцепился перемазанной в крови пятерней в рукав офицерского камуфляжа.
— Ваше… бла… — пробулькал раненый, выплескивая с каждым словом на подбородок кровь. — Проводите…