Две первые машины были с пассажирами и не остановились. Шлихт стоял так, что был в поле зрения Крокодила, и подал ему знак. Машина плавно тронулась и остановилась возле Севы.
Назвав адрес, Сева поставил чемодан в машину и сам хотел сесть на заднее сиденье.
— Мы согласны, согласны! — заорали бабаи.
Сева извинился перед водителем и, выходя из машины, захватил чемодан с газетами и кирпичами. Отойдя в сквер, бабаи отсчитали положенную сумму, получив взамен чемодан и ключи от него.
А Крокодил проехав квартал, завернул за угол и стал ждать.
Впереди были Рига и Таллинн.
Зона
Зона была «красная» и встретила Шлихта неприветливо. Порядка здесь не было. Зеки относились друг к другу по принципу — клюнь ближнего, нагадь на нижнего. Не прошло и месяца, как он оказался в БУРе.
Барак усиленного режима, сокращенно БУР,— это маленькая тюрьма на зоне, куда администрация по своему усмотрению закрывает неугодных, выражаясь казенным языком, злостных нарушителей режима содержания, не ставших на путь исправления. Время содержания в БУРе определяет «кум» — заместитель начальника колонии по режимно-оперативной части. Шлихта закрыли на шесть месяцев. Придя на зону, он не поладил с местными блатными и одного отправил в санчасть с сотрясением мозга, а тот втайне дружил с «кумом».
«Все, что не делается, все к лучшему»,— подумал Шлихт.
БУР был сносный. Полы деревянные, так что жить было можно. Дни, похожие один на другой, как две капли воды, тянулись долго. Все с нетерпением ждали субботы. В этот день в БУР приходили начальники отрядов и приносили письма с воли. В одну из суббот открылась кормушка, и начальник отряда Шлихта, назвав его по фамилии, спросил:
— Ну как, исправляешься?
— Твердо становлюсь на путь исправления,— бодро ответил Шлихт.
— Тогда держи,— протянул Шлихту синий конверт, на котором вверху четким шрифтом был написан адрес зоны, а в графе «Адрес отправителя» стояло: Латвийская ССР, Рига, название улицы, номер дома и подпись Еве-Терезе Винтер де Сирано.
Конверт был распечатан. Начальник отряда был обязан читать письма, так что содержание письма было ему известно.
— Что за графиня тебе пишет? — спросил он Шлихта. Письмо было от одной латышской подруги, с которой он познакомился, гуляя по набережной Ялты. Она была наполовину испанка. Дед жил в Испании, и она мечтала к нему уехать. Испанский она знала в совершенстве. И когда они расставались, Шлихт подарил ей томик Тургенева на испанском языке. На второй странице обложки он написал: «Моему другу и дорогому мне человеку на долгую память»