Сначала она не сообразила, о чем Руди говорит. Но вдруг ее осенило. Господин Кеплер, директор школы, где они учились, пока жили в Германии. Нацист. Жестокий человек, запретил им петь любимую песню, песню о свободе. Как они его боялись! Чувствовали себя перед ним такими беспомощными! Когда пришло письмо об аресте тети Тани, Анна многое вспомнила. Герда Хоффман, одноклассница, у нее отец пропал, не вернулся домой, семья весь вечер просидела, дожидаясь, пока он придет к ужину. Заплаканные глаза Герды, которая тоже исчезла неизвестно куда, несколько месяцев преследовали Анну во сне.
— Да, помню.
— Вот поэтому-то я иду. Чтобы господин Кеплер и ему подобные не победили. А еще — помочь тете Тане, кто-то же должен. Обещай, Анна, ты будешь о них заботиться. Сделаешь все, что в твоих силах. Обещай!
Теперь она плакала и не могла остановиться. Но все же кивнула головой и встала рядом с братом, силясь вытянуться как можно выше.
— Возьми, — Руди протянул ей свой платок.
Она с шумом высморкалась. Знакомый и привычный звук развеселил обоих. Анна вытерла слезы — больше она плакать не собирается.
— А почему ты идешь во флот? — и голос пусть не дрожит. — Двоюродный брат Паулы записался в армию.
— Может, у меня в голове все слегка перемешалось, но не хочу сражаться в самой Германии. И Франкфурт бомбить не хочу. Там и другие люди живут, не только господин Кеплер. Он-то, наверно, уже в армии или где-то еще.
— Ну нет, — возразила Анна. — Небось, по-прежнему детишек мучает. Думаю, на деле он порядочный трус.
Право, непонятно, как девочка умудрилась продержаться за ужином, но ее никто ни о чем не спрашивал. Папа то и дело поглядывал на дочку, но он-то знал. Руди отпускал шуточки, нахваливая голубцы, приготовленные Гретхен, вся семья покатывалась с хохоту, а у Анны кровь стыла в жилах. Она даже не взяла добавки яблочного пирога.
Наутро, когда Руди ушел, с мамой что-то произошло. В воскресенье она отказалась пойти вместе со всеми в церковь. И это мама, которая всегда утверждала — воскресную службу нельзя пропускать ни в коем случае, только если ты и впрямь серьезно болен. Странно и непривычно сидеть на церковной скамье без мамы. А дома, когда Гретхен позвала обедать, мама не пожелала идти за стол, сказав, что уже поела.
— Неправда, — пробормотала Гретхен, — ничего даже не тронуто.
— Наверно, мама заболела, пойду, поговорю с ней, — предложил папа.
Когда он вышел из спальни, беспокойства на его лице не уменьшилось, а наоборот, прибавилось.
— Говорит, совершенно здорова, но разговаривать со мной отказывается, только велела доктора не вызывать. Конечно, все из-за Руди, но вот так, лежать в постели лицом к стенке — совсем на нее не похоже. Просто не знаю, как быть.