– Всю жизнь я по правде жил! Оттого и жизнь моя тяжка земная… – не то смущенный, не то обиженный возразил Максим. – Авось там, на небеси, Бог воздаст… Да не о нем речь теперь… Что говоришь ты про обет, Богу данный, – так не приемлет Господь обетов, иже с разумом не согласуются… И можно сего ради вящее искупление, жертву Богу принести…
– Чем же, чем, по-твоему, можно заменить данный мною обет, старче честной?…
– А послушай чем… Егда доставал еси так прегордого и сильного бусурманского царства, Казань воевал, – я чаю, тогда и воинства христианского, храброго тамо немало от поганов падоша, кои брашася с неверными крепце по Бози, за православие… Церковь Христову боронили и полегли на поле брани… И тех избиенных жены и дети осиротели, и матери ихние – обесчадели, во слезах многих и скорбях пребывают. И в обители нашей тута же немало их… Твои советники не скажут тебе о сирых, яко не корысть им из того… И далеко лучше, о царь пресветлый, – тех тебе жаловати и устроити, утешающе их от таковых бед и скорбей многих. Собери их к Москве, к своему граду царственнейшему, там приюти, – лучше будет, нежели те обещания, не по разуму данные, исполняти…
– А! И ты уж, отче, о нашем неразумии царском осведомлен?! Ничего, далей говори…
– Не я скажу! Пророк рече: «Господь всюду зрит недреманным своим оком!.. Сей – не воздремлет, не уснет, храняще Израиля!» Бог – везде сый и все исполняет! Всюду молитва доходит до престола Его. Тако же и святый Кирилл, яко и вси праведники. Не по месту их телесного покоения молитве внимают людской, но по доброй воле нашей и по вере чистой… Сам знаешь то, царь… Учен немало и ты от Писания. Еще только примолвлю: аще послушаешь меня, – здрав будешь и многолетен с женою и отрочатем… Аще же нет… Бог весть, что будет!
Скрытая угроза, прозвучавшая в последних словах Максима, сразу так и взорвала Ивана.
– Начал ты за здравие, старец честной, а свел за упокой! – горделиво заговорил царь. – Что о сиротах и вдовицах сирых гобою говорено – все ладно и не зря было… Не ради обета – по совести моей царской приму и упокою их за кровь, пролитую ратниками нашими под Казанью… А в Песношу и на Белоозеро поеду и поеду же… Как сказал я по своему глупому решению, царскому – так оно и станет, хоть еще два десятка сновидцев и толковников придет ко мне… Прости, старче… Не надо ль еще чего? А эту речь оставим вконец…
– Ин оставим… А боле ничего не надобе мне! Я смертного часу, избавления от земной неволи тяжкой жду… Веришь ты мне, не веришь – твое дело… Мне моя душа дорога!
И вышел Максим от Ивана.