Ошибка? Неверное решение? Не лучше ли было ползти к окопам полка, чтобы кто-то здоровый понес приказ в батальон?
Да, так было бы вернее. Если рассуждать, сидя в светлой и теплой комнате. А Федор Носков лежал в голой степи, лежал с перебитыми ногами. Он, плача от боли, пополз к батальону.
Однако, может быть, минуты через две Носков понял, что ему спешить нельзя: кровь сочилась из ран, он быстро слабел. Понял это и сразу же припал к земле, жадно вдыхая в себя горьковатый запах полыни.
Отдохнув немного, сел. Разорвал на полосы форменку и перевязал раны.
Теперь снова вперед, снова туда, где рвутся снаряды и мины, где в смертельном бою батальон товарищей…
Говорят, когда тебе трудно, нужно думать о чем-то постороннем, отвлекающем. А вот Федор Носков ни о чем таком думать не мог. У него вместе с остатками крови, казалось, пульсировало одно слово, единственное приказание самому себе: доползти, доползти.
Шесть раз останавливался Носков передохнуть — это он хорошо помнил. Потом сознание замутилось…
Очнулся матрос Носков от ночной прохлады. Открыл глаза. Над ним висело все то же небо. Только звезды горели меньшим накалом. Значит, скоро утро.
А до батальона еще почти километр…
Конечно, Носков знал, что если он даже и останется лежать здесь, в степи, если даже его здесь подберут санитары, то никто не обвинит его в трусости, никто не упрекнет в том, что он не выполнил приказ. Какой спрос с еле живого?
Зато ни на секунду не забывал Носков и о том, что днем батальону не отойти — уничтожит его враг. И еще: у Федора Носкова была большая настоящая совесть. Совесть человека и солдата. Она и заставила опять перевернуться на живот.
Страшно сделать первое движение… Боль наверняка каленой иглой вонзится в самое сердце…
Матрос Носков, намереваясь перехитрить боль, для начала решил только дотянуться до кустика полыни, который торчал, казалось, почти перед глазами. Протянул к нему руку и… не достал. Пришлось все тело чуть подать вперед…
Вот и сжат в кулаке этот кустик травы, огрубевший от палящего солнца. А впереди виден другой. Много таких кустиков полыни на пути Федора Носкова. И кажется ему, что они сами надвигаются на него. Только хватайся за них скрюченными и кровоточащими пальцами.
— Товарищ старший лейтенант, ползет кто-то, — доложил дозорный и взял на себя затвор автомата.
Старший лейтенант подошел, вгляделся в ночь.
— Ничего не вижу.
— Вон тот бугорок.
Бугорок, на который показал дозорный, — метрах в пяти от окопчика. Подумалось, что если это затаившийся враг, то он запросто может швырнуть гранату. Прямо в гнездо дозорного. Старший лейтенант еще не принял решения, как тот, кого он принял за бугорок, застонал, пробормотал что-то.