– Вы что отстаете? – окликнул спутников карлик. – Если хотите Семена Степановича застать, надобно поторопиться!
Спутники прибавили шагу и через несколько минут подошли к пивной, над дверью которой вьющимися, как виноградная лоза, готическими буквами было выведено название «Эдельвейс».
Это заведение было когда-то открыто немцами и для немцев, которых множество проживало на Васильевском острове.
Аптекари и механики, слесари и сапожники, а более всего пекари и кондитеры, мастера по изготовлению всевозможных булок и пирожных, кренделей и штруделей, печений и венских слоек, тортов и корзин из сахарного теста, любили, закончив рабочий день, посидеть в «Эдельвейсе» за кружкой пива, обсудить последние события и посудачить о прелестях фрейлен Маргариты, старшей дочки аптекаря Шульца, а также о ценах на керосин, муку и сахар. От тех благословенных времен в «Эдельвейсе» остались солидные мраморные столики, остались также на стенах пивной поучительные немецкие изречения, выписанные тонкой кистью или вышитые по канве и вставленные в аккуратную деревянную рамку, а также высокие фарфоровые кружки с теми же изречениями на дне. На самом видном месте было выписано главное для каждого уважающего себя немца высказывание: «Morgenstunde hat Gold im Munde», то есть «Утренние часы – золото в устах», а попросту – «Кто рано встает, тому Бог подает».
Правда, немцы теперь в пивную не захаживали – одни вовсе уехали из Петрограда, где стало чересчур беспокойно, другие переквалифицировались из булочников, аптекарей и слесарей в управдомы или мелкие начальники и теперь проводили время не в пивных, а на собраниях, а вместо солидной немецкой публики «Эдельвейс» облюбовала мелкая василеостровская шпана, самые что ни на есть отребья местного общества.
За сдвинутыми столами посреди пивной гуляла разудалая компания лихих василеостровских молодчиков. Во главе стола сидел молодой парень со взбитым надо лбом коком светлых волос и с зажатой в углу рта папиросой. На его плече висела размалеванная девица, сверкавшая на окружающих золотой фиксой.
Из граммофонной трубы, расписанной алыми розами, неслась трогательная песня:
На окраине того города
Я в рабочей семье родилась,
Лет семнадцати, горемычная,
На кирпичный завод подалась…
– Эй, пищевой! – окликнул молодчик с коком трактирного служителя, пробегающего мимо, ловко ухватив разом восемь пивных кружек. – Эй, пищевой, тащи еще дюжину! Да изволь тепленького, от тепленького живее развозит!
– Сию минуту-с, господин товарищ, только энтот заказ доставлю по адресу, и будет вам дюжина тепленького!