В его планы тоже входил побег, причем не далее как этой ночью. Правда, все зависело от Черкиза, а от него Борис не ждал ничего хорошего, учитывая их обоюдную застарелую ненависть. В любом случае нужно быть готовым ко всему.
– Савелий, – Борис повернулся к Шавкину, – табачком не угостишь? На одну самокруточку!
– Табачком? – переспросил Шавкин, и глаза его хитро блеснули. – Табачок-то нынче дорог!
– Я же не даром! Завтра половину хлебной пайки отдам… очень уж курить охота!
– Всю пайку! – потребовал Шавкин.
– Не соглашайтесь! – подал голос Соцкий. – Это настоящий грабеж! Надо же – целую пайку за одну самокрутку! И табак-то у него дрянь, самосад!
– Отличный табачок! – обиделся Савелий. – А что горло дерет – так это даже пользительно, любую микробу враз убивает!
– Ладно, – согласился Борис, – отдам всю пайку. Все равно я этот хлеб есть не могу, душа не принимает…
Лампочка под потолком мигнула, предупреждая о скором отбое.
Трое оставшихся в камере заключенных расползлись по койкам. Борис, которого ждала беспокойная ночь, не стал раздеваться.
Свет погас, и вскоре из угла камеры понесся художественный храп Шавкина.
Ордынцев ворочался на нарах, вслушиваясь в доносящиеся из-за двери ночные звуки.
Вот в коридоре раздались негромкие прихрамывающие шаги – это какого-то несчастного ведут на допрос. Откуда-то сверху донесся заглушенный стенами крик, в котором звучали боль и отчаяние. Чуть позже снизу, из подвала, послышался револьверный выстрел… для кого-то все страдания закончились.
Заскрипели нары, и Шавкин захрапел в другой тональности.
Борис почувствовал, что усталость берет свое, и начал засыпать. Перед его внутренним взором поплыли какие-то бессвязные картины…
И тут скрипнула дверь камеры, вспыхнул свет.
– Который тут Прохиндеев? – раздался возле двери хриплый голос Махматулина.
– Я! – отозвался Борис, спрыгивая с нар и потирая кулаком слезящиеся глаза.
– Руки за спину! На допрос!
Ордынцев вышел из камеры, послушно заложив руки за спину, и побрел по гостиничному коридору. Махматулин, по обыкновению, недовольно бормотал позади:
– Чего тебя, шайтана, зазря водить? Чего ночь не спать? Чего хлеб кормить? Шлепнуть, как собака, и дело с концом!
Бориса мучил единственный вопрос: выполнит ли Черкиз свое обещание, или его сейчас отконвоируют в подвал тюрьмы и там действительно пристрелят как собаку? А что? Очень даже просто могут они наплевать на все приказы и на свою революционную законность… Эх, жаль, Варвару не повидал напоследок!
Они дошли до лестницы. Махматулин подтолкнул Бориса в спину:
– Шагай, шайтан!