- Нормально. Спокойно.
— Вот я и говорю: разве к дуракам можно так относиться? Их надо ненавидеть, как я тебя, к примеру. В душе, конечно. Ну, убедил я тебя?
- Ладно, убедил, — раскипятившись, согласился Витька. — Я дурак, а ты умный. Тогда я скажу, что безнравственно жрать баранки человека, которого ты в душе ненавидишь. И сидеть на его койке безнравственно. И кружкой его пользоваться. И мазью от комаров. И кедами. И зубной пастой. И энцефалиткой...
- Ты, Витька, ктырь, — сообщил Свинья. — Ты даже не дурак, а злобный недоумок.
- Время! — сказал Николай Марков. — Пора за работу.
Сбавляя накал, солнце медленно уходит за черные зубцы соснового бора. Небо заливает аквамарин и приносит с собою звезды, как волна приносит с берега песчинки. Густая синяя тень опускается на биостанцию. Выщербленные стены домиков и кос-гяшки забора смутно белеют. Зажигаются большие, голые, неуютные окна, и в их свете вьется мошкара. Над дальним лесом стоит облачный вал — скульптурно-объемный и лимонно-л иловый. В зените беспощадно ярко в ореоле своего холодного огня сияет режущая глаз луна, покрытая полупрозрачными морями.
Рядом со мной на бревнах возле самопального теннисного корта сидит Толстая Грязная Свинья. Танька-ведьма сказала мне, что сегодня мы пойдем в лec по одному очень важному делу и нужен человек, который помог бы мне дотащить зеркало и оконную раму.
- А зачем они? — поразился я.
— Не твоего собачьего ума дело, — ответила она.
Танька появляется из-за кустов и идет к нам. Заметно, что она нервничает. Она глядит на нас и шипит:
— Гос-споди...
Вслед за ней мы направляемся к домику Тимофея Улыбки. Оконная рама стоит в крапиве у задней стены.
— Берите, уроды, — говорит Танька.
Кряхтя, мы поднимаем раму, и, ругаясь на нас, Танька кладет сверху зеркало.
— Давайте, — говорит она. — И только попробуйте мне разбить!..
Мы выходим на шоссе.
Ночью у деревьев вырастают какие-то новые ветви, которые перекрывают дорогу, как галерею. В сосновых лапах тихо, но очень напряженно, изредка там мелькают электрические искры. Над ветвями плывет луна, и деревья вершинами смахивают с ее боков светящуюся пыль. В молчании мы выходим за поворот.
На другом конце дороги, заметив нас, поперек шоссе застывает ярко освещенный пустой троллейбус. Вдруг его рога-усы на крыше прижимаются к корпусу, двери, лязгая, захлопываются, он с гудением быстро разворачивается и кидается прочь, за холм.
— Стой, бандюга!.. — не ускоряя шага, ему вслед звонко кричит Танька и раздраженно сообщает нам: — Вынюхивает тут, ездит все, высматривает что-то... Ре-зи-дент!..