Впрочем, больше, чем Иринино, ее беспокоило сейчас собственное здоровье. Она не понимала, откуда вдруг взялось это беспокойство и когда оно вообще появилось. По времени оно совпало со словами Ирины о том, что детство ее брата закончилось; это Рената почему-то запомнила. Но, по сути, оно никак не могло быть, конечно, связано с теми словами.
Тревога, неизвестно отчего проснувшаяся в ней, мгновенно пробудила и то физиологическое ощущение, которое в сфере человеческих отношений, наверное, называлось эгоизмом. Разбираться в этом Ренате сейчас не хотелось, она понимала только, что ей вдруг стали безразличны и неотмирная Ирина, и гостеприимная Агния Львовна.
– Чай у вас, как всегда, прекрасный, Агния Львовна, – сказала она. – Но я пойду. Наверное, в самом деле изможденная какая-то, вы правы. Пойду к себе, прилягу. А завтра в город уеду.
В глазах Агнии Львовны мелькнуло беспокойство.
– Вы уверены, что ехать надо завтра, а не сегодня, Рената? – спросила она. – В конце концов, можно и «Скорую» вызвать, не такая уж здесь глушь.
– Нет-нет, ничего. – Рената сама расслышала в своем голосе какую-то глупую, торопливую девчачью интонацию. – Сегодня ничего не будет.
И, провожаемая недоверчивым взглядом соседки, неуклюже ступая, она спустилась с веранды.
Рената проснулась от того, что какая-то огромная, страшная сила впилась в нее изнутри.
Нет, тогда она еще не проснулась, конечно – только через минуту, когда сознание ее прояснилось уже не от боли, а просто само по себе, Рената поняла, что ощущение впивающихся в нее изнутри когтей, или не когтей, но чего-то невыносимо болезненного началось еще в полутумане сна.
«Успокойся, – отчетливо, как будто произнося вслух, подумала она. – Ничего страшного не происходит. Даже если начались схватки, то все равно ничего страшного – срок уже такой, что можно рожать. Ты сама виновата, что досидела в лесу до такого срока. А еще Тину убеждала быть благоразумной, идиотка!»
Наконец она призналась себе в полном своем идиотизме! Конечно, давно уже надо было вернуться в город, лечь в больницу – в общем, сделать все, что должно быть ясно любой беременной девчонке, не то что ей, сорокалетней женщине и профессионалу родовспоможения.
Но корить себя было теперь бессмысленно – следовало сообразить, как поскорее оказаться в Москве.
Как раз в ту минуту, когда Рената протянула руку за телефоном, лежащим на полу у кровати, боль повторилась, и еще сильнее, чем в первый раз. Теперь уже не было никакого сомнения в том, что это именно схватка.
«Несколько часов у меня, во всяком случае, есть, – подумала Рената, переждав боль. – «Скорая» успеет приехать».