Но откуда приедет и куда повезет ее «Скорая»? В поселковую больницу? В райцентр? Все эти маршруты представлялись Ренате, мягко говоря, сомнительными, но выбирать, кажется, уже не приходилось. Сейчас, накануне выходных, в «Москве» не было ни одного человека с машиной, и не бежать же ей было на шоссе, останавливая попутку.
Да, так и надо было сделать – вызвать «Скорую». Рената взяла трубку и только тут сообразила, что не знает даже, по какому номеру звонить.
«Совсем у меня голову отняло! – сердито подумала она. – Гормональная перестройка организма все-таки не шутка. Я и не предполагала, что до такой степени не шутка!»
И тут, несмотря на все самоуговоры, ей впервые стало по-настоящему страшно. Тишина стояла в доме, тишина стояла за стенами дома, тишина окутывала весь сосновый холм и, Ренате стало казаться, все пространство вокруг этого холма – весь огромный мир, угрожающий ей и ее ребенку. От этой тишины, от этой угрозы не было спасения, ее невозможно было преодолеть, от нее хотелось бежать, но куда бежать, если она везде, везде!..
– А ну прекрати! – Это она уже не подумала даже, а громко сказала вслух. – Прекрати истерику! Звони соседям.
Телефон Агнии Львовны был ей, по счастью, известен. Рената и раньше звонила той с какими-нибудь мелкими домашними вопросами, но, конечно, не в шесть часов утра. Или теперь уже больше, не шесть часов, ну да, конечно, ведь еще только апрель, в шесть утра в апреле совсем темно, а сейчас уже рассветает…
Может быть, Агния Львовна и сама уже проснулась, не от телефонного звонка, ведь пожилые люди вообще встают рано. Голос ее, во всяком случае, не был сонным.
– Я сейчас приду, Рената, – сказала она. – Вы только, пожалуйста, лежите, не вставайте ни в коем случае.
– Извините, Агния Львовна, – виновато сказала она. – Я и сама не знаю, чем вы можете мне помочь. Надо «Скорую» вызвать. Больше все равно ведь ехать не на чем. А я не знаю номер, и вообще… Мне как-то не по себе. Совсем не по себе.
– Не вставайте, – повторила Агния Львовна.
Рената положила телефон на пол и закрыла глаза. Схватки пока не повторялись, они еще были редкими, и такая их периодичность была правильной. Но все-таки они казались ей слишком сильными, и это ее беспокоило. К тому же и голова у нее почему-то плыла, мысли туманились – от страха, наверное.
Да, она боялась. Все, что она знала о родах, знала досконально, во всех тонкостях, – все это вдруг показалось ей ненадежным, неправильным, неважным; ее охватила самая настоящая паника. Ренате стало казаться, что никакие знания и навыки ей не помогут, что умрет она непременно, и в этом не может быть ни малейшего сомнения.