— Хватит, Гнилой! — урезонил его старичок. — Сколько можно? Троих на больничку отправил, больше с рук не сойдет!
— А мне плевать! Сколько той жизни осталось… СПИД все равно не лечится! Я могу всех переколоть! Что мне сделают? Вот ты, Козырь, что мне можешь сделать?
Но беззубый не обратил на своего сотоварища никакого внимания и продолжал гипнотизировать киллера жуткими змеиными глазами.
Мячика начал бить нервный озноб. Он много раз попадал в серьезные переделки и часто рисковал шкурой. Но тогда все обстояло по-другому: он начинал первым и с оружием в руках — отстрелялся и быстро уходил по оперативному простору, валя всех, кто попадется на разведанном заранее пути… Полчаса пикового напряжения сил и нервов — и все кончено, можно расслабиться, пить, гулять, драть телок и дышать чистым воздухом…
Сейчас, среди отмороженных нелюдей, в замкнутом вонючем пространстве, где душный воздух кишел бациллами СПИДА, туберкулеза, сифилиса и чумы, весь его опыт не мог защитить душу от противного страха смерти. Вот мигнет сейчас этот отвратительный старик — и его начнут рвать на куски! Но Козырь не стал мигать.
— Ладно, устраивайся на верхней шконке, — обратился он к новоприбывшему. — Будешь жить пока мужиком.[75] Посмотрим, что ты за птица…
— А если нам не понравишься, то водицы из парашки хлебнешь да очко подставишь, — обыденным тоном пообещал остроносый.
Козырь озабоченно покачал головой и добавил:
— Только спи чутко, как бы тебя Гнилой в натуре не заколбасил. У него крыша конкретно едет. А хате лишние проблемы ни к чему…
* * *
Вполне естественно, что ночью первоход Сысоев не сомкнул глаз. Он нервно ворочался на железных полосках шконки, которые тощий матрац, больше напоминающий простыню, не сглаживал и сгладить не мог. Было жарко, тело покрылось липким потом, не хватало воздуха… В камере шла своя — непонятная и страшная жизнь: кто-то хрипел во сне, в углу кого-то то ли душили, то ли насиловали, а может — делали и то и другое…
Утром, измученный и невыспавшийся, Мячик получил алюминиевую миску с несъедобной пшенной кашей, кусок черного, вязкого, как пластилин, хлеба и едва теплый чай, напоминающий цветом кошачью мочу. Он не притронулся к еде. И обессиленно лежал на спине, глядя в бетонный, покрытый темными разводами потолок. Неужели это жалкое существование продлится месяцы и годы?! А может, всю оставшуюся жизнь?!
Изможденный молодой парень старательно мыл пол. Над ним издевались, награждали пинками и называли Алиной. Из разговоров было ясно, что это его «опустили» минувшей ночью. Теперь он должен спать под шконкой, есть из параши и держаться подальше от «чистых людей».