Впереди вокруг фиордов бухты Эмма лежали нищие селения…
Зима 1918 года в Ново-Мариинске отличалась свирепыми метелями и новостями, сбивавшими с толку коммерсантов, новоявленных чиновников и углекопов.
Радист не знал, куда деваться от любопытствующих. Даже в пургу они пробирались на холм и набивались в тесную рубку. Вели себя тихо, задерживали дыхание и с благоговением смотрели на мерцающую лампочку, прислушиваясь к неземному писку и ожидая, что скажет радист.
Но Асаевич молчал. Комитет общественного спасения — Совет недавним решением был отменен, хоть состав остался прежним, — постановил считать все телеграммы, принятые ново-мариинским радио, секретными, и радисту было объявлено, что их разглашение будет рассматриваться как тяжкое преступление.
Перепуганный Асаевич сначала попытался объявить радио неисправным, а потом потребовал поставить у дверей радиостанции вооруженную охрану. Однако охранники, назначаемые по добровольному желанию, в конце концов выведывали у слабохарактерного Асаевича содержание телеграмм, а потом разносили по Ново-Мариинску.
Сине-красная заря вставала над островом Алюмка, и с ледового океана тянуло мертвящей стужей. Холодный ветер подхватывал остывший печной пепел и уносил его вдоль улицы уездного центра. На реке Казачке с пушечным выстрелом трескался лед.
Ждали лета.
— Нынешним летом все должно решиться, — сказал как-то после долгого раздумья Иван Архипович Тренев. — Похоже, что адмирал Колчак всерьез взялся за умиротворение России. Да и союзники у него солидные — Америка да Япония.
Собеседником Тренева был Грушецкий, втихомолку радующийся отъезду своего конкурента Бес-секерского.
— Авантюрист! — говорил про него Грушецкий. — Вечно у него какие-то несбыточные планы, прожекты…
Тренев остерегался обсуждать с Грушецким внутреннее положение Чукотского уезда и тем более Ново-Мариинского поста.
— Адмирал Колчак, — говорил Тренев, — человек культурный и образованный. Он кидаться в авантюру не станет.
— Да речь не о нем, — отмахивался Грушецкий. — Я говорю о нашем путешественнике Бес-секерском…
— Мы ничего не можем о нем сказать, пока он не вернется, — вмешалась в разговор Агриппина Зиновьевна. — А может, они возьмут и переедут Берингов пролив!
— Ну что Бессекерскому делать в Америке? — с оттенком ревности проговорил Грушецкий. — Он здесь-то не может наладить свои дела… Вернется, если не замерзнет… Вы мне, Иван Архипович, про Колчака поподробнее расскажите… Что-то о нем ранее не слыхать было, откуда он взялся? Вроде и фамилия у него не царская.
— Да я сам про него знаю только, что он ученый адмирал. Северные берега описывал… — промямлил Тренев. — Американская станция передавала телеграмму о нем… Только знаю, что собрал он вокруг себя верных монархии людей.