* * *
В списке приглашенных оказалось больше двадцати человек. Некоторые опоздают, но явятся абсолютно все. К нам обычно приходит больше, чем положено по списку. Кто-то прихватит с собой подругу, кто-то давнего друга, с которым никак не встретится, а тут случай подвернулся, можно безвозмездно выпить и закусить, заодно устроить дружеские разборки. И не нужно тратиться на ресторан. Запросто могут приволочь с собой нужного и значимого партнера, нежданно наехавшего на Питер из столицы, – в общем, вместо двадцати придет двадцать восемь. Я заранее позаботилась о запасе дополнительной еды и напитков. Хватит на всех. Лихорадочное, возбужденное состояние, обычно мне не свойственное, безудержно подхлестывало меня, будто я гналась за кем-то, пытаясь схватить судьбу за хвост. Муж и сын не принимали участия в подготовке предстоящего праздника, равнодушно взирая на пакеты, ящики, авоськи и торбы. И вот торжественный день настал. Я не обозначила тему торжества. Мне хотелось праздника, может быть, это был последний праздник в моем доме. Больше уже ничего не будет.
Гости потихоньку собрались. Пришла надежная, как оборонительный тыл, и экстравагантная Лидия. Она о чем-то тихо пошушукалась с моим мужем, посверкивая разгоревшимися от возбуждения глазками. Чуть позже явилась тихая Эльвира. Она сразу же окопалась на угловом диване, чтобы обозревать всех гостей разом, видимо, выбирала себе подходящую жертву. Вениамин Григорьевич транспортировал юную Людочку, она повисла на грузном туловище начальника, как гроздь бананов. Банановое дерево уселось на самом видном месте, чтобы удостоверить присутствующих в своем наличии и заодно отличии от остальных. Несколько приятелей мужа, бесцветные и скучные, заполонили помещение и загудели, гулко и тихо, как пчелы. Мой муж – необыкновенный мужчина, удивительный, интересный собеседник, обаятельный человек. А его приятели – серая пастообразная масса. Никак не могу запомнить их имена. Про отчества и говорить нечего. Уже раздался звон бокалов, мелодичные звуки совпали с глуховатым боем часов, сквозь звуки проскальзывала элегическая грусть, как некий мистический обертон. Что-то зловещее почудилось мне в этих звуках, что-то угрожающее. Страшное предзнаменование закутывало мое тело в кокон отчаяния. Я находилась в грозовом облаке и все пыталась прислушаться, чтобы включиться в беседу, но все было тщетно, мозг отказывался служить. Мне слышались лишь обрывки слов, и не было никакой возможности уловить смысл сказанного. Слова скакали по кругу, будто играли в детскую игру. Крестики-нолики.