Тем временем от группы отделились трое парней и направились в сторону орудий, словно намереваясь осмотреть их вблизи.
Один из них, высокий, с девичьим лицом, озабоченно спросил:
— Что сказать, если спросят про организацию?
— Я думал, Роттер, ты умнее! Если признаешься, то твоя песенка спета, — буркнул со злостью невзрачный блондин.
— Ну так что, говорим, что не состояли?
— Конечно. Иначе не попадешь в училище. Я им заправлю такого арапа, что они разинут рты: ни в какой организации не состоял, сын электромонтера… и так далее и тому подобное…
— А если все-таки узнают?
— Да ты что! В таком-то балагане?
Молчавший до сих пор самый старший из тройки — высокий брюнет со светлыми, холодными глазами пожал презрительно плечами:
— Целиньский прав, а ты, Роттер, рассуждаешь как баба. Какие еще могут быть сомнения? Помнишь инструкции? Ясно, что мы не должны раскрывать себя. И давайте оставим эту тему, я хочу поговорить с вами о чем-то другом. Что вы думаете об остальных?
— Мне кажется, что их можно будет перетянуть на нашу сторону, — ответил Роттер. — Чувствуется, что это боевые ребята.
— А ты, Добжицкий, как считаешь: надо вовлекать их сразу в нашу организацию? — спросил Целиньский.
— Нет. Дождемся приказа. А пока надо действовать осторожно. Будем присматриваться к ним, а сами помалкивать. Вдруг среди них затесался какой-нибудь шпик…
— А какое впечатление произвел на тебя Чарковский?
Добжицкий на минуту задумался, прежде чем высказать мнение об офицере.
— Возможно, он парень и неплохой, но для конспиративной работы не годится. Болтливый и несерьезный. Поживем — увидим. — И они не спеша вернулись к остальным.
* * *
Комиссия единогласно приняла в училище Анёла, говорливого Антоняка, Бжузку, заикающегося от волнения Бонна. Подошла очередь Берендорфа…
— Гм, фамилия у вас какая-то немецкая… Из Силезии? — полувопросительно заметил Лис, пытливо поглядывая на парня.
— Так точно, — подтвердил тот без тени смущения.
— А какие это имело последствия для вас во время оккупации?..
Берендорф не дал ему закончить:
— Мой отец погиб в Майданеке. Отказался принять немецкое гражданство.
— Ах так… — Лица офицеров приняли сочувственное выражение, но Лис продолжал расспрашивать:
— А вы?
— Я тоже. — Берендорф произнес это твердо, уверенно, с какой-то особой интонацией. Лис кивнул, дав понять, что у него нет больше вопросов. И фамилия Берендорфа была внесена в список. Комиссия единогласно зачислила его в курсанты.
Минуту спустя в дверях появился и застыл по стойке «смирно» восемнадцатилетний паренек. Уверенным голосом назвал свою фамилию: Барчевский.