— Я хотела поговорить с "ним".
— Что? Что вы сказали?
Пальцы Юлии Павловны остро впиваются в руку девушки. Ее глаза, как две стрелы, пронзают Нику. Если бы эти стрелы имели возможность убивать, то хорошенькая Ника Баян, наверное, уже лежала бы у ног инспектрисы, пронзенная ими насмерть. Но лицо самой Ники внезапно приобретает ее обычное задорное веселое выражение.
— Ну что ж такого, m-lle, — говорит она, тряхнув плечами — ну что ж такого? Я хотела поговорить с Ефимом.
О, этого еще недоставало. Институтки трясутся от усилия удержать смех. Лица их красны, черты искажены. Гандурина до того растерялась от этого неожиданного признания Ники, что положительно теряет дар слова.
И только после продолжительного молчания она поднимает палец к небу и торжественно говорит:
— Баян, я уважаю вашего отца и жалею его, потому что воистину горькое испытание иметь такую дочь. Вы интересуетесь разговором с простым сторожем. Ужас! Ужас! Я не хочу наказывать вас за это, Баян, так как вы были чистосердечны и покаялись мне во всем откровенно, но я требую, чтобы вы выбросили вашу дурь из головы, а для этой цели молились бы ночью. Молитесь, кладите по десяти поклонов утром и вечером, читайте по две главы Евангелия ежедневно, и, может быть, Господь милосердный избавит вас от наваждения и просветит ваш ум. А затем я требую, я беру с вас честное слово, что вы не будете искать больше случая увидеть Ефима и караулить его здесь. Вы должны дать мне это слово, Баян, — торжественно заключила свою речь инспектриса.
— Я даю вам его, m-lle. Я постараюсь исполнить все то, что вы говорите, и надеюсь, что ваши советы спасут меня, — исполненным смирения тоном шепчет Баян.
Юлия Павловна растрогана и польщена. Обаяние этой очаровательной девушки-ребенка действует и на нее. Никто еще с нею не говорил так чистосердечно. И потом, не так уж, в сущности, грешна эта девочка с поэтичной головкой, с глазами, как две далекие небесные звезды, что чувствует потребность поговорить с посторонним человеком. И костлявая рука инспектрисы протягивается к юному свежему личику, а скрипучий голос бубнит протяжно:
— Вы дали мне слово, и я вам верю. Вы всегда держите ваше слово, Баян. А теперь ступайте все в залу на молитву, и чтобы я вас никогда не видела здесь.
С этими словами Гандурина исчезла так же быстро, как и появилась, за колоннами нижней площадки.
— Вот так ловко придумала!
— Ай да Никушка! Ай да молодец!
— Умереть от хохота можно!
— Нет, ведь выдумать надо: хотела поговорить с Ефимом!
— Ха-ха-ха!
Подруги хохочут неистово, не будучи в силах сдерживать смех, но сама Ника грустна. В поэтично растрепанной головке проносятся сбивчиво-тревожные мысли: