"Мечты королевы", стихотворение Надсона, прочтет госпожа Браун.
"Как хороши, как свежи были розы", стихотворение в прозе Тургенева, продекламирует госпожа Веселовская.
Цыганские романсы под гитару исполнит госпожа Чернова.
И в заключение «Танцы-фантазии» исполнит босоножка госпожа Ника Баян.
Программа обещала быть крайне интересной. Ее составили накануне шесть заговорщиц во главе с Никой: Наташа Браун, Золотая Рыбка, Хризантема и Алеко с Земфирой. Составили по необходимости: наступила зима, а у Глаши, то есть, у Тайны, дочери института ничего не было: ни теплого платья, ни сапог, ни галош, ни пальто. А малютка рвалась на прогулку. Решили сообща устроить вечер, первый платный вечер в институте, в пользу бедной сиротки, якобы проживающей в деревенской глуши.
Смелые Никины мечты полетели далеко. Было условлено просить начальницу назначить день, дать залу, разрешить пригласить родных, братьев, кузенов, устроить после вечера танцы. Ах, все это было так заманчиво и интересно. А главное, обещало известную сумму денег в пользу Глаши. Входные билеты были назначены по гривеннику. Сумма крохотная, в сущности, доступная каждому; она бы не стеснила никого, а для маленькой Тайны составила бы весьма и весьма многое.
Все это вихрем проносится в кудрявой головке Ники, пока она с сосредоточенным видом берет в руки карандаш и самым тщательным образом высчитывает, сколько может принести денег этот вечер.
Вдруг на крышку тируара (пюпитра, на институтском языке) падает скомканная бумажка.
Ника вздрагивает и оборачивается назад.
С последней парты ей кивает Шарадзе:
— Читай скорее! Читай скорее!
Баян развертывает бумажку и читает:
"У Тайны порвались чулки, я заметила. Нет также и зубной щетки. Когда нынче Золотая Рыбка понесет обед, пошли с нею деньги Ефиму, хоть сколько-нибудь.
Дедушка Тайны Тамара Дуярская".
Едва успевает Ника дочитать последнюю фразу, как худощавое лицо Осколкина обращается в ее сторону.
— Госпожа Баян, — звучит его спокойный, всегда немного иронический голос, — соблаговолите повторить то, о чем я только что говорил.
Ах!
Ника краснеет. Менее всего любит она попадать в смешное и глупое положение. Она слишком горда и самолюбива.
— Я не слышала, извиняюсь, я была занята другим, — говорит она откровенно.
Но учитель, по-видимому, далеко не удовлетворяется таким ответом.
— Вы, госпожа Баян, так сказать, блистали своим отсутствием, — иронизирует Осколкин, — и это не похвально: такая добросовестная ученица — и вдруг. Благодарю вас, — неожиданно обрывает он самого себя и чертит что-то в своей книжке.