— Госпожа Прокопчук? — Ганна услыхала за спиной негромкий голос. — Вы хотели видеть меня?
— Здравствуйте, господин Богданович. Благодарю за то, что у вас нашлось для меня время.
— По-русски вы не говорите? Я плохо понимаю вашу мову…
— Я не знаю никакой мовы, — резко ответила Ганна. — Я знаю свой язык — украинский… Может быть, мы объяснимся по-польски?
— Нет, нет, ляхов я тоже не понимаю. По-немецки?
— По-французски, пожалуйста.
Богданович чуть поморщился:
— Ну что же, давайте по-французски. Что вас привело ко мне? Я в свое время читал о ваших солнечных городах… Вы ученица Корбюзье?
— Да.
— Рождены в России?
— Нет. Я родилась в Кракове, а потом жила в Варшаве.
— Варшава — русский город. Он входил в состав империи, — заметил Богданович. — Итак?
— В Кракове остались мои дети. Семья… Я бы просила вас помочь мне вернуться туда. Мальчикам нужна мать, особенно в такое тревожное время…
— Вы правы, вы правы, госпожа Прокопчук. Мать нужна детям всегда, а особенно в трудное время. По национальности вы…
— Украинка. Польская подданная.
— Ваш муж?
— Лесной инженер Ладислав Стахурский…
— Поляк?
— Да.
— А почему вы пришли к нам, госпожа Прокопчук?
— Мне казалось, что…
— Что вам казалось? — Богданович начал ставить вопросы быстро, словно он допрашивал женщину. — Что вам казалось?
— Мне думалось, вы, как славянин, сумеете понять меня…
— Мы занимаемся русскими, госпожа Прокопчук. Только русскими. Если бы вы были русской подданной, мы бы завели на вас карточку и вошли в сношение с немецкими властями.
— К кому я могу обратиться, господин Богданович? Посоветуйте мне, пожалуйста…
— Когда мы обращались за помощью к украинцам, они не считали своим долгом помогать нам советом, госпожа Прокопчук.
— Я обращаюсь к вам как мать…
— В наш век, увы, следует разграничивать и это понятие.
— Матерь божия была одна, — оказала Ганна, чувствуя, что сейчас снова заплачет. — Разве можно в чем-либо винить матерей?
Богданович озлился, лицо его снова как-то неуловимо дрогнуло.
— Тех, которые оставляют своих детей, да.
Ганна поднялась — резко, словно ее ударили:
— Мне казалось, что в газете работают интеллигентные люди.
— Вы не ошиблись. Интеллигентные люди имеют право и обязаны отстаивать свою точку зрения. Повторять общепризнанное — удел черни. У вас все?
— Да. У меня все. Я хочу сказать вам на прощание, что бог накажет вас за вашу черствость, господин Богданович.
— Мне отмщение, и аз воздам. — Богданович тоже поднялся, после того как цепко и ернически оглядел фигуру женщины. — Честь имею.
Ганна шла к выходу, чувствуя на спине, шее, ногах, на волосах, уложенных без этого омерзительного, ставшего модным перманента, неотрывный взгляд Богдановича.