Взглянув на него, Еврейский Анекдот шепнул отцу:
— Он, так сказать, объединяет в себе представления о фронте и о родильном доме: кровь с молоком!
Абрам Абрамович потерял в сорок первом году правую руку и убеждал всех, что одному человеку одной руки предостаточно.
Чувство юмора может стать опорой и подарить самообладание почти сверхъестественное… Абрам Абрамович был хирургом и, лишившись руки, лишился того, что составляло цель и смысл его бытия. Ему пришлось поступить на службу в медицинское издательство, для чего одной руки и в самом деле было достаточно.
— Если многие пишут левой ногой, почему я не могу их редактировать левой рукой? — сказал он.
Потеряв дело, о котором грезил с самого детства, он не осуждал тех, кто не потерял на войне ничего: его беда не жаждала чужих бед. Но главный врач, мужчина вполне призывного возраста, источал избыточное здоровье. Родильный дом, который он возглавлял, был создан для прихода людей в жизнь, а не для ухода из нее. И все-таки его жизнерадостность, позабывшая об уходе из жизни миллионов, даже Абрама Абрамовича заставила помрачнеть.
Главврач поздравил маму так весело и беспечно, будто она не мучилась трое суток. А целовал ее так крепко и продолжительно, что Еврейский Анекдот на всякий случай прокомментировал для отца:
— Это братский поцелуй, Боря!
Затем главный врач расцеловал нас троих, хоть делать этого не полагалось:
— Мои дети!
— Он шутит, — объяснил Анекдот.
Но главврач вкладывал в свою шутку нешуточный, обобщающий смысл:
— Всех детей, которые здесь рождаются, я ощущаю своими!
Корреспонденты восхитились, а отец окончательно успокоился.
Частной собственности у нас тогда еще не было, но главный врач считал своими и дом и детей.
— Хорошо, что он не ощущает своими рожениц, — сказал Анекдот.
Отец никогда не изменял… Ни маме, ни семье, ни своим политическим убеждениям.
«Не дай вам Бог жить в эпоху перемен!» — говорят на Востоке. Стало быть, на Востоке страшатся нестабильности. Я думаю, и на Западе тоже. Отец, благодаря своей мужской и родительской верности, подарил нашей семье стабильность. То есть покой. «На свете счастья нет, а есть покой и воля…» Я, как и поэт, поставил бы на первое место «покой», потому что воля без покоя ничего не стоит. Уж поверьте психоневрологу…
Ортодоксальность в любви, на мой заинтересованный взгляд, отца возвышала, а ортодоксальность политическая — унижала. «Опасных» анекдотов Абрам Абрамович при отце не рассказывал. Но не потому, что отец их боялся, а потому, что он не подвергал сомнению ни одного поступка Советского государства. Заблуждаться могли люди, но не страна. Да и те люди, которые олицетворяли собой государство, по мнению отца, в потемках заблуждений плутать не могли.