Вот сильно заголубело среди зеленых атлантических вод: то был Гольфстрим, отец бурь и король штормов, как величают его моряки. Течение было совершенно бирюзовое, и понесло оно нас так, что и при слабом ветре мы делали восемь-десять узлов. Стало тепло. На следующий день появились голуби.
Сначала мы думали — это туча. Однако что-то она уж очень низко шла, закрывая полнеба, эта сизая шумящая туча. «Голуби!» — закричали наверху, и все кинулись за оружием. Особенной нужды в нем не было: голуби с размаху ударялись о паруса, о мачты и десятками шлепались на палубу. Стоял такой шум, что не слышно было команд. Люди разевали рты, надрывались в криках…
— Бэк, — прокричал мне на ухо Питер, — не видел ли ты моего пистолета? Пороховница тоже куда-то запропастилась, нелегкая ее побери!
Но такая началась суматоха, что выгодней было не расслышать: живая пища валилась с неба. Все хватали голубей, которые, треща крыльями, усыпали палубу. Как не вспомнить Иегову с его перепелами [127] в пустыне!
Матросы говорили, что скоро Михайлов день — 29 сентября — и об эту пору они всегда летят с севера на юг к Вест-Индским островам. Уж после того, как голубиная туча распалась, я набрался мужества шепнуть Питеру, в чем дело. Благородная душа, он сразу забыл о своей потере.
— Черную услугу оказал ты ему, Бэк, — сказал он, помрачнев. — Не увидим мы больше ле Мерсера.
Тут как раз пришли за мной — доставить к капитану. Питер шепнул, чтоб я все отрицал.
Боже, как кричал мистер Уорсингтон! Как он бесновался! Дату побега легко установили, потому что в этот день Боба видели матросы в последний раз. А вот кто помог ему удрать с флейта?
Капитан божился, что перепорет всю команду, виновного же подвергнет килеванию [128]. Я не особенно его боялся, надеясь на бабкино влияние среди старшин. Но адвокат… у этого котелок варил не по-нашему! Конечно ему что-то нашептал Блэнд. Он был тут. Наш пророк невзлюбил меня еще с тех пор, когда я увернулся от чар его дочки Люси, а бабку он тихо ненавидел. Она не выносила его кривляний и не стеснялась высказываться на этот счет.
В ответ на вопрос, что я делал ночью на юте, мне бы сказать: шел в гальюн. Но я постеснялся такого неизящного объяснения и наврал, что заканчивал запись в протоколе после совещания. Воистину, лучше поскользнуться ногой, чем языком!
— Странное, весьма странное усердие, — начал мистер Уорсингтон. — Вас видел мистер Блэнд уже после полуночи, хотя совещание окончилось около десяти. Дайте-ка книгу протоколов… Вот оно, семнадцатое число. Запись здесь занимает всего полстранички. На десять минут работы. Ну-с, молодой лжец, что вы делали еще два часа?