— Сама связала, — гордо вскидывает тяжелую голову, оценивающе оглядывает меня, — а вот ты непрезентабелен. Поехали в магазин.
На Садовом кольце останавливаемся.
— Валюта есть?
— Ничего другого и нет.
В бутике Юлия долго и щепетильно выбирает мне рубашку, галстук, костюм, туфли. Назойливо суетятся продавщицы. Мне это порядком надоедает. Наконец едем в театр.
Ночью останавливаемся у парка. Идем гулять по темным аллеям. Юлия мягко и уютно вкладывает свою руку в мою, прижимается:
— Странные вы возвращаетесь оттуда.
— Какие же?
— Леонид меня просто напугал. А ты какой-то чужой. Как было на войне?
— Я не хочу говорить о войне. Здесь чистый воздух. Давай просто дышать.
Из кустов вылезают трое накачанных верзил, идут к нам.
— Эй, хиляк, — подходит ко мне центровой, — бабу ты себе не по кондиции выбрал. Отойди в сторонку. И не забудь карманы вывернуть.
Юлия отодвигается. Медленно поднимаю тяжелеющие ненавистью глаза.
— Витюша, он оказывается, наглый, — говорит правый.
— Он, похоже, крутой. Пальчики надо бы обломать, — вторит левый.
— А сейчас мы ему крышу сдвинем, — центровой резко дергает правую руку вперед.
Я падаю на колено, выхватываю револьвер и стреляю. Центровой визжит — между ног у него хлещет кровь. Остальные замирают.
— Хорошо, гады. Не двигайтесь! Я сначала стреляю, потом думаю. Изображайте скульптуру пятнадцать минут. Поняли? Покажите взглядом.
Уходим. Юлия отлично держится: не оборачивается и не дрожит. Останавливаю машину у ночного шопа. Покупаю литр водки и копченых куриц. Везу Юлию на Ленинградский проспект.
Поднимаемся на 12 этаж в квартиру Эйзенхауэра. Здесь опрятно и чисто, только все покрывает неощутимая годовая пыль. Юлия сразу идет в душ. Я сервирую низенький стеклянный столик, включаю телевизор, нахожу ночной кабельный канал. В ожидании Юлии выпиваю сто грамм. Она выходит распаренная и теплая.
— Юленька, водочки выпьешь?
— Что ж не выпить, выпью, — рассудительно говорит она и берет полный стакан.
— За будущее.
Чокаемся. Юлия залпом выпивает, отламывает крылышко. Я придвигаюсь, обхватываю ее стан:
— Юля, я очень устал.
— Ты постарел, Андрюша.
— Давай выпьем еще.
Мы опрокидываем в себя по стакану водки и я спускаю тормоза. Нахожу губами ее мягкие нежные губы, кончиком языка — ее влажный язык. Руки сами лихорадочно пытаются проникнуть под шерсть. Юлия отваливается, встает, стаскивает через голову платье. Встряхивает головой. Волосы тяжелыми волнами скатываются до щиколоток. Она прекрасна и величественна как Мать богов. Смотрит на меня сверху вниз:
— Андрей… у тебя там, за океаном, были женщины?