– Смущённым? Почему? – спросила Леа.
– Ну всё же было отчего… Ему очень понравилось, как его встретили, и они тут же помирились у себя в спальне. Ах! Уверяю тебя, в этот час не было женщины счастливей меня!
– Кроме, возможно, Эдме, – подсказала Леа.
Но госпожа Пелу была в возвышенном настроении и величественно взмахнула руками:
– Да о чём ты? В тот момент я думала лишь о воссоединении семьи. – Она изменила тон, сощурила глаза и поджала губы. – Впрочем, я не очень представляю себе, чтобы эта малышка могла впасть в экстаз и стонать от восторга. Двадцать лет, хилые ключицы – ба, в этом возрасте делают лишь первые шаги. И потом, между нами говоря, я считаю её мамашу фригидной.
– Твоя вера в наследственность вводит тебя в заблуждение.
Шарлотта Пелу простодушно раскрыла огромные глаза, где невозможно было прочесть ровным счётом ничего.
– А вот и нет! А вот и нет! Наследственность, наследственность! В это я очень верю. Ну, скажем, мой сын – ведь как у него развито воображение!.. Неужели ты этого не замечала?
– Должно быть, я забыла, – извинилась Леа.
– Так вот, я верю в будущее моего сына. Он будет любить свой дом, как я его люблю, он сумеет позаботиться о своём состоянии, он будет любить своих детей, как я любила его…
– Не нагоняй на меня тоску, – взмолилась Леа. – Кстати, как они устроились, наши молодые?
– Дома у них что-то мрачновато, – пискнула госпожа Пелу. – Мрачновато! Сиреневые ковры! Сиреневые! Ванная – чёрная с золотом. Гостиная без мебели, полная китайских ваз с меня толщиной. И что в результате? Они всё время толкутся в Нёйи! Впрочем, скажу без хвастовства, малышка обожает меня.
– У неё ещё не было нервных припадков? – спросила Леа участливо.
Глаза Шарлотты Пелу сверкнули:
– У неё – нервные припадки? Это исключено, мы имеем дело с крепким орешком.
– Кто это – мы?
– Прости, милочка, привычка… Это незаурядный ум, так бы я выразилась. Она может отдавать распоряжения не повышая голоса, она способна выносить колкости Ангела и глотать оскорбления не моргнув глазом… Я всерьёз спрашиваю себя, не может ли это в будущем стать опасным для моего сына. Я боюсь, Леа, я боюсь, что ей удастся подавить всю его оригинальность, всю его…
– Что? Так она прибрала его к рукам? – прервала подругу Леа. – Выпей ещё коньяку, Шарлотта, мне подарил его Спелеев, ему семьдесят четыре года, он не повредит и младенцу…
– Прибрала к рукам – не то слово, но он стал какой-то… какой-то… невоз…
– Невозмутимый?
– И знаешь, когда он узнал, что я собираюсь навестить тебя…
– Как, он знает, что ты у меня?
Кровь бросилась в лицо Леа, и она прокляла свой пылкий темперамент и посетовала, что в её маленькой гостиной слишком светло. Госпожа Пелу, нежно глядя на Леа, наслаждалась её смущением.