— Отойди! — вскричала я, отдернула руку и шагнула к кровати. — Китти? Китти.
Я опустилась на колени, отняла ее ладонь от лица и поднесла к своим губам. Я целовала ее пальцы, ногти, ладонь, запястье; мокрую от ее собственных слез руку увлажнили и мои слезы и слюни. Уолтер, все еще дрожа, с ужасом это наблюдал.
Наконец глаза Китти встретились с моими.
— Это правда, — прошептала она.
Я дернулась, застонала — услышала ее вскрик, ощутила на своем плече пальцы Уолтера и поняла, что укусила Китти, как собака. Отдернув руку, она воззрилась на меня в ужасе. Вновь стряхнув ладонь Уолтера, я обернулась к нему с криком:
— Отойди, поди прочь! Поди прочь, оставь нас!
Он медлил; я несколько раз лягнула его ботинком в лодыжку, и он отступил.
— Нэн, ты не в себе…
— Прочь!
— Я боюсь тебя оставить…
— Прочь!
Он отступал.
— Я выйду за дверь, но дальше не пойду.
Взглянул на Китти, та кивнула, он вышел и очень осторожно закрыл за собой дверь.
Наступившую тишину нарушали только мое неровное дыхание и тихие всхлипывания Китти; точно так же плакала три дня назад моя сестра. Да ничего хорошего она в жизни не сделала, эта твоя Китти! — так сказала Элис. Я склонилась щекой на одеяло, укрывавшее бедра Китти, и закрыла глаза.
— Ты внушила мне, что он твой друг. А потом внушила, что он тебя разлюбил, из-за нас.
— Я не знала, как иначе поступить. Он в самом деле был мне всего лишь другом, а потом, потом…
— Подумать только, все это время… ты с ним…
— Ничего такого не было, до этой ночи.
— Я тебе не верю.
— Это правда, Нэн, клянусь! До этой ночи — да и как могло быть иначе? — мы только разговаривали и… целовались.
До этой ночи… До этой ночи я была счастлива, любима, довольна, благополучна; до этой ночи я готова была умереть от любви и желания! Услышав ее слова, я поняла, что боль от любви не составит и десятой, сотой, тысячной доли той муки, которую Китти причинила мне сейчас.
Я открыла глаза. У Китти тоже был несчастный, испуганный вид.
— И эти… поцелуи, когда они начались? — Еще не договорив, я угадала ответ: — Тем вечером, в «Диконзе»…
Поколебавшись, Китти кивнула; все тогда происходившее возникло в моей памяти и встало на свои места: неловкость, недомолвки, письма. А я-то жалела Уолтера — жалела! И все это время в дураках была я, все это время они встречались, перешептывались, обменивались ласками…
Думать об этом было пыткой. Уолтер был нашим другом — не только ее, но и моим. Я знала, что он в нее влюблен, но он казался таким немолодым, солидным, тихим. Неужели Китти убедила себя, что хочет лечь с ним в постель? Еще бы с отцом моим легла!