И вот вскоре я, с костюмом в сумке, явилась в этот дом и спросила комнату. Старуха оглядела меня с невеселой улыбкой, но, получив шиллинг, сунула мне в руку ключ и кивком указала на темный коридор. Ключ был липкий, ручка двери — тоже, да и весь дом наводил ужас: сырой, вонючий, стены тоненькие, как бумага. Пока я распаковывала сумку и приводила в порядок костюм, мне было слышно все, что делалось в соседних комнатах, а также выше и ниже этажом: бормотанье, шлепки, смешки, скрип матрасов.
Я переоделась в считанные минуты, при каждом звуке теряя уверенность и решимость. Но когда я посмотрела на себя в зеркало (в комнате имелось зеркало с трещиной, где виднелись следы крови) — я наконец улыбнулась и поняла, что мой план удачен. Я позаимствовала на хозяйской кухне утюг и тщательно выгладила костюм, портновскими ножницами подстригла себе волосы и, поплевав в ладонь, пригладила их. Оставив платье и сумочку на стуле, вышла на лестничную площадку и заперла за собой дверь; мое новое, сумрачное сердце, как часы, быстро отбивало время. Как я и ожидала, старая бандерша у порога едва обратила на меня внимание, и вот я немного нерешительно пустилась в путь по Берик-стрит. При каждом взгляде прохожих я вздрагивала, воображая себе выкрик: «Девица! Смотрите-ка, девица в мужской одежде!» Но выкриков не было, и я понемногу зашагала ровнее. У церкви Святого Луки какой-то работник легонько задел меня тележкой и извинился: «Виноват, сударь!» Потом меня прихватила за рукав незнакомая женщина с подвернутой челкой и шепнула: «Что, красавчик, не прочь, поди, позабавиться? Заплатишь — сведу тебя в один укромный уголок…»
*
Убедившись в успешности своего дебюта, я осмелела. Вернулась в Сохо еще раз и совершила более длительную прогулку, потом приходила снова и снова… Я сделалась постоянным гостем в публичном доме на Берик-стрит — мадам держала для меня комнату, которой я пользовалась три дня в неделю. Разумеется, она еще раньше догадалась, ради чего я прихожу, но по тому, как она щурилась, разговаривая со мной, я предположила: она не может сказать с уверенностью, является ли к ней девушка, чтобы переодеться в брюки, или юноша, чтобы избавиться от платья. Временами я и сама переставала это понимать.
Ибо каждый раз я изобретала какую-нибудь новую хитрость, чтобы сделать свой облик более убедительным. Наведавшись к цирюльнику, я заменила свою женственную стрижку совсем короткой. Обзавелась туфлями, носками, фуфайками, подштанниками. Пробовала разные повязки, чтобы еще больше сгладить легкую округлость груди; в пах подкладывала аккуратно свернутый платок или перчатку — обозначить припухлость от мужского органа самых непритязательных размеров.