Вскоре Мадлен забеременела, что было подтверждено соответствующими анализами, как если бы некое насмешливое божество задалось целью обречь ее на это тягостное испытание. Страхи молодой женщины удвоились: она страдала при мысли, что рождение человека представляет собой некую лотерею, подчиненную таинственным комбинациям генов. Отчего нельзя выбрать потомство, как покупают приглянувшуюся вещь в большом магазине? Аборты обществом осуждались, - итак, она осталась один на один со своим ужасом. Не могло быть и речи о том, чтобы отдать на съедение этому веку маленького человечка, не обложив его предварительно дипломами и прочими козырями единственной броней против случайностей жизни. Но как обеспечить ему преимущество, не доступное даже королям и богачам, как сделать его существом, стоящим над всеми, как добиться, чтобы он на голову превосходил будущих своих товарищей? Мадлен долго размышляла над этим, подгоняемая неотложностью задачи. Каждая истекшая минута означала упущенную возможность. И вдруг ее осенило!
Это было так просто, так ослепительно ясно; она поражалась, что никому прежде подобная мысль не пришла в голову. Ей нужно было одним скачком преодолеть несколько этапов: зачем тупо ждать возраста шести лет, чтобы отправить отпрыска в школу, когда можно приступить к его образованию с первых же недель беременности? Следовало начать немедленно, не дожидаясь родов, - все будет зависеть от числа дней, быть может, даже часов, последовавших за зачатием. Она не потерпит, чтобы крохотный бездельник девять месяцев бил внутри нее баклуши. Она станет матерью и учительницей одновременно, а чрево ее превратится в классную комнату. Однако ей, для успешного осуществления этого плана, необходима была помощь. Освальд, погруженный в свои расчеты, мало на что годился; и поскольку ей претила мысль обратиться за какой бы то ни было поддержкой к родителям, она открылась своему гинекологу, доктору Фонтану.
Этот любезный мужчина средних лет, с седеющими уже волосами и слегка близорукий, отдавал явное предпочтение приятному разговору, а не медицине как таковой. Профессию он избрал под влиянием юношеского альтруизма, не выдержавшего монотонной череды женских тел с присущей им патологией. Он осматривал пациенток с явной неохотой, торопясь вернуться к беседе, чтобы затушевать словом уступку неприятным физиологическим проявлениям. Будучи холостяком - ибо слишком частое соприкосновение с беременным чревом излечило его от желания заиметь потомство, - он жил со своей сестрой Мартой, забитой и болезненной старой девой, у которой глаза были вечно на мокром месте. Поскольку он был из тех людей, что злоупотребляют своей силой, Марта злоупотребляла возможностями слезных желез; поводом для рыданий ей служил любой пустяк: наступление темноты, разбитый стакан, выпавший из рук предмет. Она стремилась увлечь собеседников в царство вечной скорби и в каждом безошибочно находила сокрытое страдание, способное вызвать слезы. Брат с сестрой делили одну квартиру на двоих и никогда не расставались.