Тот же самый катер, на котором когда-то ходил в дозор Алексей Кирьянов, хлопотливо, урча мотором, вез меня к «Мичурину», бросившему якорь на внешнем рейде. За штурвалом стоял главстаршина Игнат Атласов.
На пирсе прощально махали фуражками, бескозырками и кепками свободные от службы пограничники и рабочие. И долго еще я видел среди них высокого, слегка сутуловатого Баулина, боцмана Доронина с Маринкой на плече и кузнеца Петровича.
Катер подошел к борту парохода. Мы с Атласовым крепко пожали друг другу руки.
— Счастливого пути! — крикнул мне главстаршина, когда я поднялся на борт парохода. — Пишите!
— Обязательно! Не поминайте лихом, счастливо оставаться! — крикнул я в ответ.
Выбрав якорь, «Мичурин» попрощался с островом протяжным гудком и лег на курс.
Взбежав по трапу на капитанский мостик, я попросил у штурмана бинокль.
У пирса стояли сторожевики, возвратившиеся из ночного дозорного крейсерства. На мысе Доброй Надежды белели домики служб и клуб базы. А вот и утес, на котором выщербленный временем каменный крест и гранитный обелиск с пятиконечной звездой... Вот и замшелый камень, и на нем Маринка, а рядом с ней капитан 3 ранга Баулин.
И мне вспомнились любимые стихи Баулина: «Над моей отчизной солнце не заходит, до чего отчизна велика!..»