— Из итальянского города Пиза. Стояла, наклонившись, много лет, а потом рухнула. Тут вы мимо проходили. Ну и… — Я вытащил его на дорогу. — Где ваша тачка? Куда нести? Налево? Направо?
— Н-направо. — Он что-то неразборчиво пробормотал на английском — кажется, проклятие. Потом спросил:
— Разве м-мы в Италии? Я д-думал, под П-петербургом… — А вы в этом уверены?
Не чувствуя веса, я бодро топал по ухабистой дорожке и вскоре наткнулся на черный джип. “Чероки” стоял под деревьями и по причине сгущавшейся темноты был едва заметен — только хромированный бампер поблескивал. Мощная машина, повышенной проходимости… Танцор, разумеется, знал, на чем надо ехать в наши края: его любимый вишневый “мерc” засел бы в первой луже.
Сгрузив мормоныша на сиденье, я поинтересовался:
— Баранку крутить можете?
— Ох… — Он пощупал затылок. — М-могу… наверное, могу. — Тогда ждите. Сейчас доставлю прочих пострадавших. — Я сделал пару шагов, потом обернулся и сказал:
— Кстати, у одного из них переломаны ребра. Надо бы о нем позаботиться.
— П-позабочусь… Ох! Чем же вы все-таки меня?..
— There is a time to speak and a time to be silent [3], — пробормотал я и направился к дому.
Все-таки я их не убил — стриженый уже поднялся, бросил свой ножик и массировал живот, а черноволосый Конг сидел, привалившись к поленнице, и пытался вправить челюсть. У Танцора дела были похуже — скорчившись, он по-прежнему лежал на земле и временами глухо постанывал.
— Забирайте своего крестного папу и выметайтесь, — распорядился я. — Живо!
Пока Олаф Волосатый Член опять не осатанел.
Со стонами и охами они очистили территорию. Я отыскал футляр от алого гипноглифа, подобрал “Макаров” и ножик, а потом прошелся до ближайшего озерца. Уже совсем стемнело, но я тут знаю каждый корень, каждый куст, а что касается озер и прочих водоемов, их у нас не перечесть: идите прямо, и через семь шагов будете в воде по щиколотку, а может, и по горло. Этим Карелия и отличается от Андалусии.
Итак, я добрался до озера, швырнул в него нож и оба пистолета, промыл от грязи алый гипноглиф, вытер носовым платком и спрятал в футлярчик. Этот катализатор ярости на ощупь казался дисковидным и вовсе не похожим на цветок тюльпана; видимо, это являлось лишь зрительной иллюзией, тогда как тактильные ощущения меня не обманывали: диск, довольно плоский, диаметром в пару сантиметров. Под деревьями у озера царила темнота, но все же я старался не глядеть на амулет. Возбуждение мое прошло, наблюдался даже упадок сил, а кроме того — зверский голод. Видимо, потраченная энергия нуждалась в восполнении. С мыслями о скором ужине я помчался обратно, перепрыгнул три ступеньки крыльца и распахнул дверь на веранду — чистую, вымытую, с развешанными по окнам занавесочками. Под потолком тускло мерцала лампа в матерчатом абажуре, на газовой плите стояли чайник и кастрюля; чайник призывно булькал, а от кастрюли тянуло вкусными запахами.